Эдуард Лимонов в Смоленске. «Я слышу, как уже свистят в воздухе брошенные в меня камни»

Пожалуй, в России нет человека, который относился бы к писателю Эдуарду Лимонову равнодушно. Одни зачитываются  его книгами взахлеб, другие – ненавидят за парадоксальное мышление и литературный успех, достигнутый запрещенными, шоковыми средствами. Его жизнь - комедия, драма, трагедия, фарс.
Два года назад Лимонов представил на встрече с читателями в магазине «Кругозор» сборник эссе «Контрольный выстрел», изданный впервые в 2003 году и написанный в «Лефортово». Обозревателю «РП» посчастливилось пообщаться с одиозным «Эдичкой» и взять у него эксклюзивное интервью. Никакой политики – только литература!

«Мне нравится думать черт знает о чем... Потому что мысли мои, с которыми читатель уже ознакомился, - взбалмошные. Они о ногтях, о мясе, о деньгах, о железной дороге. Это ряд простых, поганых, убойных, как контрольный выстрел в голову, размышлений. Это ни в коем случае не Большая литература…

…Почему именно «Контрольный выстрел»? Потому что мнения крайние, по голове свинцом, в голову. Кто же согласится что мать Родина — постклимаксового возраста старуха, или что русские жадные. Это убойные мнения, я же говорю, как контрольный выстрел. «На!» И только носами туфель взбрыкнул клиент».

- Почему вы решили остановиться именно на этой книге?

- Я представляю то, что в данный момент выбрасывает издательство «Питер», в котором публикуюсь сейчас. В «Питере» за меня крепко взялись, опубликовав массу новых произведений. В сентябре выйдет четвертая по счету «Книга мертвых» о моих друзьях и знакомых, которые уже ушли за последние несколько лет. Я много на эту тему шучу!

С чего начинается утро пожилого человека? Он заходит в Интернет и восклицает: «А, еще один умер!» Когда-то я говорил, что бессмертие вульгарно. Индусы радуются, когда человек уходит – отмучился! Я примерно так же к этому отношусь. Мой взгляд на мир несколько иной, чем у моих сограждан.

В России постоянно твердят: «Умерла актриса, актер». А я удивляюсь: «У нас люди других профессий не умирают, что ли?» Да я никогда не слышал об этой актрисе! Никакая она не великая, если о ней не слышали миллионы людей. Давайте и других вспоминать, тех же воинов. Вот генерал - лейтенант умер, это дело другое! Лично ориентируюсь на Гете, который ушел в 83 года. У меня есть шансы - мои родители умерли в 86 лет.

Умирают не только люди, но и издательства. Народ теряет к ним интерес, или они сами становятся неактуальными…

- Когда вы писали в тюрьме, у вас не было возможности пользоваться справочной литературой…

- Если речь идет о «Священных монстрах», в этой книге 52 критических портрета. Я действительно не пользовался справочной литературой, все взято из головы. Когда вышел из тюрьмы, включил в сборник эссе о Лотреамоне, слишком много в нем было дат, требующих перепроверки. Не скрою, в «Священных монстрах» есть несколько ошибок... Конечно, сейчас у меня уже не такая память, требуются словари.

На самом деле, писатели это - г…о.

Людям нравятся биографии в серии, например, ЖЗЛ. Вот я и написал такую книгу, которая в первом издании называлась «Титан», там было девять критических кусков биографий. Кого там только нет! И Пол Пот, и невиданный Маркс, и черный дьявол Ницше, пугавший европейскую интеллигенцию! Я пытаюсь развеивать мифы и, тем самым, созидать свой собственный миф.

- Вы достаточно долго прожили в Париже…

- Как один день!

- Что можно сказать об этом городе?

- Уютная, пафосная бабушкина квартира, где все чувствуют себя здорово, натыкаясь на каждом шагу на старые шкафы с нафталином, старыми вещами и воспоминаниями…

Париж и нравится тем, что он старый, потрескавшийся, как эта бабушкина квартира.

Ночами он похож на декорации старой оперы, которую ставят в Большом. Там я обнаружил дом, где жил Бодлер. Напившись (а молодой литератор должен быть пьяным или полупьяным), ходил к этому дому и видел, как в одном из окон загоралась лампа. И мне казалось, что он вернулся…

В Париже есть дом, где жил Моцарт. Причем настоящий, а не такой, как в Германии - слепленный из цемента по фотографиям. Стоял напротив и думал, что сейчас из этих резных, закругленных ворот выедет экипаж с Моцартом. И действительно, временами из ворот кто-то выезжал. Там полно живых мифов, и ты живешь среди них. Париж, слава Богу, бедный город, а бедные города всегда красивые. Не такие, как столицы, - вылизанные, словно храм Христа Спасителя, из пластика, покрытые свежей краской.

Нью-Йорк совершенно другой. Когда я приехал в Америку, Нью-Йорк переживал депрессию, и Эмпайр Стейт Билдинг стоял, опутанный сетками, потому что сверху постоянно падали кирпичи. Вдоль тротуаров лежал толстый слой пыли…

Нью-Йорк производил жалкое впечатление, но мне нравилось там. Можно было снять квартиру за дешево, и люди были разнообразные. Все эти города потом подверглись облагораживанию. Старые дома заменили уродливыми, современными, с дорогими квартирами.

Кстати, раньше сама структура французской городской жизни была вертикальная. На первых этажах жили консьержки, выше – буржуа средней руки, верхние этажи занимали шикарные буржуа, а под крышами обитали студенты и работяги. Социальная спайка была интересной: дети консьержки, рабочих и обеспеченных горожан всей кодлой играли во дворе.

Когда горизонтальная структура сменила вертикальную, и неугодных стали запихивать в отдаленные районы, все изменилось…

- А что происходит в современной литературе сегодня?

- Я небольшой знаток российской литературы. Никогда, за всю свою жизнь, не получил ни одной литературной премии, потому что один ты ее не получишь. Премии дают кланам, своим. Я за то, чтобы за книгу платили деньги.

«Я считаю, что литература у нас очень бедненькая. Неяркая, как среднерусский пейзаж».

- Если не секрет, что у вас сейчас в работе?

- Я не живу так – «в работе, не в работе»… Думаю, что у любого профессионала есть ряд проектов, которые ему нравятся, или нет. Какой-то, в буквальном смысле, волос отделяет его от того, чтобы взять и закончить начатое произведение. Или не закончить вообще никогда. Иногда наступает момент, когда ты берешь один из прежних проектов, и завершаешь его.

- Расскажите о своих литературных пристрастиях…

- Иногда в разговоре человек говорит: «Вы мне близки…». Возникает желание узнать об этом человеке больше, ищешь в Интернете, кого он еще любит, и вдруг выясняется, что он еще называет 30 фамилий. Такого не может быть! Говорить о пристрастиях можно только в случае, если ты потребитель искусства, а не производитель. Если ты потребитель искусства, выбираешь трех авторов, и хватит! Все остальное – это неправда, либо человек хочет казаться тем, кем он не является.

Вообще, литература каждой эпохи бывает представлена несколькими авторами. Это факт! Остальные забываются, потому-то мне интересно и поучительно читать антологии, где хорошо прослеживаются модные темы, на которые писали многие авторы, но одному эти темы давались лучше, вот он и становился известным. Все остальные не нужны, ну их к чертовой матери!

В отношении к искусству я достаточно консервативен и считаю, что современное искусство безбрежно, оно как огромное море без берегов. А мне нужен жанр, вне жанра я работать не хочу и не могу, и не понимаю вещи вне жанровые. Сейчас все стало искусством: перфоманс – искусство, любые фотографии – искусство, хотя фотография – величайшее из искусств!

- Несколько лет назад в Смоленск приезжал Евгений Евтушенко, который обо всех отзывался не очень, а о Лимонове – хорошо...

- Евгений Александрович был продуктом другой эпохи. Он советский поэт, советский человек, ужасно плаксивый, пускавший слезу по поводу какой-нибудь девочки, которая стала рисовать или писать стихи. Он невозможно банален! У него случались трагедии – его не пускали в Париж, и вся интеллигенция того времени начинала охать и ахать: «Боже мой, какие гонения на наших гениев!». Отношусь к нему безжалостно и издевательски. Евтушенко хорошо обо мне отзывался, и что ж теперь? Не обязан! Он для меня ничего не сделал. Я не могу наступить на голос своей исследовательской натуры как тот скорпион, который попросил лягушку перевезти его реку, и посреди бушующего потока ужалил ее. Лягушка возмутилась: «За что?!» Он ответил: «Не могу ничего с собой поделать, это моя натура!»

- Что пожелаете читателям?

- Люблю добро, но только инкогнито. Люблю, когда незнакомый человек подходит к озябшему подростку, который едет на «колбасе» трамвая, дает ему много денег и уходит, не назвавшись. Красавец! Этот подросток будет всю жизнь вспоминать, как к нему подошел незнакомец, дал ему столько денег, сколько он никогда не видел. И ушел, и ничего ему не надо! Мне претят эти все, которые говорят: «Я пожертвовал…». Ты не пожертвовал, ты украл, гад!

Хочу сказать несколько слов в защиту книги. Книга – величайшее изобретение человека, от которого дух захватывает! Человечество украло этот удобный кирпич у Бога и стало в неограниченном объеме пользоваться знаниями, передавая опыт от одного поколения к другому. Вот в чем удовольствие от книги и ее огромная польза!

К книгам надо относиться с огромным пиететом, но – не ко всем. По хорошему, библиотеки нужно уничтожать, потому что большая часть книг ничему не учит, они пустые, с банальным сюжетом.

- Чем человек расплачивается за то, что он украл книгу?

- Слишком умным стал. Уничтожает планету! Сколько нас сейчас? Семь миллиардов 600 миллионов? Столько людей не должно быть, Земля не вынесет столько людей. Мы точно погибнем.      

- Как вы отнеслись к тому, что ваше интервью, взятое Владимиром Познером, сняли с эфира?  

- Я все равно выиграл с огромным счетом вне зависимости от того, появится это интервью в дальнейшем, или нет. Кто такие эти все остальные, у которых берут интервью и ставят в эфир? Никого же не зарубили, все прошли, а я – нет. Значит, я выше всех, а они - никто. Мое интервью не прошло, и сразу возник интерес: «А, значит, там есть что-то такое!» Вот у меня и спрашивают, а что там такое было? Я отвечаю: «Да я и не помню. Сосредоточился на ответах, как в теннисе, когда нужно отбивать мяч».

Если это интервью вдруг объявят, представляете, сколько людей его будут смотреть?

Слышал, что Костя Эрнст позвонил Познеру и сказал, что не может назвать имя того, кто запретил интервью. Я рассмеялся: «Кто запретил? Господь Бог звонил, что ли?», и сказал: «Я им прощаю! И Эрнсту, и Познеру...». И дальше, совершенно неожиданно для себя, выдал: «Прощаю с высоты своего трона».

- Вы критикуете образ жизни русских людей, ставите под сомнение такие клише-догмы, как «щедрая душа» русского человека, принадлежность его к «самой культурной нации»… Зачем вы разоблачаете русский народ? Или же это попытка вылечить нас от великого множества болезней?

- Я могу позволить себе подобные высказывания. Для того, чтобы жить, надо честно понимать, кто мы есть. Чрезмерное обожание народа, которое происходит сейчас, в корне неправильно! Никто не бросит в меня камень – в 1994-95 мы праздновали День победы, когда в России он даже не был «красным днем календаря». Я стоял на грузовичке, а проходившие мимо обыватели крутили пальцем у виска. И кто оказался прав? Сегодня в День Победы по улицам толпы идут, а я не хожу. Мне противно.

«Русским надо долго смотреть на себя и свои поступки в зеркало. Как бывшая красавица, по привычке считает себя красивой, так и Россия на самом деле давно не красива, стара, плохо пахнет, плохо ходит, скаредна, немилосердна, полна предрассудков. Русские давно не щедры, они давно не лучшие солдаты, они давно не добры…

Я слышу, как уже свистят в воздухе брошенные в меня камни».

-   Каким вам видится будущее России?

- Я о нем не думаю особо. С Россией будет все в порядке, она знает свою дорогу. Чтобы там ни говорили, силы у народа есть. Да, мы немножко подернулись жирком, пообсиделись на диванах. В 1941 было то же самое. Ничего, быстро оклемались, научились воевать. Согнали жир и бегали худые, прозрачные – у меня есть фотографии моего отца в военной форме, просто Исусик какой-то стоит…

Народ все равно был и остается общиной. Нам кричали: «Народ выбирает холодильник!» А я всегда знал, что люди предпочтут жрать меньше, они хотят оставаться великой нацией. Выглянуть в окно и подумать: «А, я живу в великом государстве! О, Господи, спаси!»

Национальная гордость очень многое значит для человека, народы тем и живут. Мне один старый «шкурник» говорил: «Э, ты думаешь, все были героями? Из четверых трое «шкурники!». - «Но победили же все равно?» - «Да».

Хватало и такого соотношения.

«Зачем я разоблачаю русский народ? Затем, чтобы он осознал в каком он сейчас состоянии и предпринял меры, для того чтобы воистину быть щедрым, добрым, храбрым, героическим, солдатским, умным и веселым народом. Нужно стать великим, а не болтать о былом величии».

Анастасия Петракова и Андрей Криволапов, близкий друг Эдуарда Лимонова, переводчик, ведущий программы "Сигнальный экземпляр", член Союза писателей России. Благодаря ему и состоялось это интервью.