17 мгновений из жизни в оккупации

«Когда началась война, мне было 5 лет. Немцы вошли в Смоленск 15 июля 1941 года. Я подсчитал - Смоленск был в оккупации 2 года, 3 месяца и 10 дней», - так начал свой неспешный рассказ 87-летний смолянин Константин Михайлович Старостин.

Когда Смоленск начали бомбить, нас из города на машине вывез родной брат моей матери под Талашкино, в деревню Раздорово. Когда немцы вошли в деревню, то один из них пошел по дворам стрелять кур из пистолета. А когда на другом конце деревни раздался выстрел, он тут же схватил двух женщин, прикрывшись ими, как живым щитом. Под дулом пистолета они шли вперед, а он за ними прятался. Не знаю почему, но все местные называли фашистов «панами».

Месяца через три мы вернулись в Смоленск, в свой дом на улице Бакунина. Рядом стояли сгоревшие здания, а в одном из домов, в подвале, был лагерь для советских военнопленных. Никогда не забуду, как какой-то человек долго и очень громко кричал больше суток. Наелся вареного столярного клея.

Помню, как осенью 1941-го во дворе пединститута пылал огромный костер. Жгли книги.

Зимой к нам как-то пришел военнопленный поляк. Помню его четырех-угольную шапку-конфедератку, поверх которой был аккуратно намотан теплый женский шарф. Он очень хорошо говорил по-русски. Представился и попросил его накормить, поскольку не ел уже третьи сутки - немцы их не кормили. Мама лишь горько вздохнула, взяла тарелку и налила ему супа из кастрюли.

Был у нас комендант по фамилии Митрофанов. Под его управлением были три дома на улице Бакунина и все на улице Краснофлотской. И поскольку его жильцы боялись, то вел он себя как барин. Заходил в любой дом, квартиру и спрашивал, чем нынче хозяйки своих домочадцев кормят. И при этом неизменно усаживался за стол. После первого блюда всегда требовал второе, и это в то время, когда даже детей было практически нечем кормить.

Чем мы тогда питались?

Да чем придется. Помните, сколько блокадники получали? «125 блокадных граммов с огнем и кровью пополам». Смолянам в этом плане повезло чуть больше - нам, смоленским детям, выдавали по 150 г, но хлебом это назвать сложно, поскольку в его состав входила какая-то сомнительная несъедобная бурда - из опилок, мякины и картофельной шелухи. Причем и такой «хлеб» могли вообще не привозить по два-три дня, а потом выдавали строго по 150 г в одни детские руки. Мама всего пару раз за все время оккупации ухитрилась выхлопотать разрешение, чтобы ее выпустили из Смоленска и она могла поменять одежду на продукты в ближайших деревнях. А еще мы разработали грядку около дома для выращивания овощей. Все горожане старались держать хотя бы маленькие огороды, иначе было не выжить. Не было ни одного свободного клочка земли. Всё ели - из крапивы да лебеды варили супы.

Где брали воду?

Ходили в Чертов ров, где били родники. Но своей очереди, чтобы набрать, приходилось ждать довольно долго, иногда минут 40.

Страшно ли было?

Да, страшно. Хотя бы потому, что примерно раз в полгода Смоленск полнился слухами, что всех некрещеных детей будут… расстреливать. Но ведь крестить-то их было негде - церкви закрыты, а все священники или отправлены в мир иной, или сидят в местах не столь отдаленных. В такие дни у мамы начиналась дикая истерика, они с бабушкой ломали голову, где нас можно понадежнее спрятать, чтобы не нашли…

Когда в городе начинался комендантский час, то из дома старались даже носа не высовывать - запросто могли застрелить. А во время налетов ничего другого не оставалось, как неистово молиться, чем и занималась моя бабуля, доставая из тайника заветную небольшую иконку Смоленской Божьей Матери.

Однажды, когда мы проходили мимо драмтеатра, из его бокового вестибюля немцы выводили очень красивых и мощных лошадей- першеронов, видимо, там у них была конюшня.

Массовый расстрел военнопленных в честь Нового года

Помню большую лужу крови на дороге. Это все, что утром осталось от упавшего ночью в районе Собачьей Блони и гимназии советского самолета.

А еще не могу забыть длинный замерзший ручей из крови на Большой Советской. Говорили, что немцы, для того чтобы у них был удачный Новый год, устроили там массовый расстрел наших военнопленных.

Примерно за неделю до отступления из города немцы объявили, все жители должны в срочном порядке его покинуть. На перекрестке Первой Краснинской (теперь улица Николаева) и Октябрьской был детский сад, куда нужно было прийти, зарегистрироваться и получить паек. А потом всех строили в колонны и гнали по улице под дулами автоматов. В Польшу или в Германию?

Как смоляне спасали евреев

Возможно, я вас удивлю, но было довольно много случаев, когда смоляне, рискуя жизнью, прятали-скрывали у себя евреев. И моя тетя Поля была из их числа - она попыталась уберечь жизнь еврейской девушки Любы Коган. Той было лет 20, и она работала переводчицей - хорошо знала немецкий язык. И судьба распорядилась так, что в нее влюбился один фриц - шофер Йозеф Клаус.

Немец догадывался, что она еврейка, видимо, кто-то из «добрых» соседей все-таки доложил, что он, мол, за жидовкой ухаживает… Но влюбленного Клауса это не остановило, он готов был на Любе, несмотря ни на что, жениться и отправить ее как свою суженую к матери в Германию.

Он говорил так: «Когда ваши придут, а русские в войне победят, то ты сможешь обратно вернуться на Родину. Держать не буду».

Но строптивая дева лишь назвала того дураком и плюнула ухажеру прямо в лицо, мол, даже и не надейся, что стану твоей женой!

В итоге Люба Коган, которая была просто знакомой моей тети, даже не родственницей, была арестована как еврейка, месяца за три-четыре до освобождения Смоленска. Как сложилась ее дальнейшая судьба - не знаю...

Не помогло и то, что моя тетя пыталась искать заступничества у бургомистра Бориса Меньшагина. Взяла свою огромную роскошную шаль в качестве подарка, а в как сопровождающего - меня. Она сделала роковую ошибку, назвав Меньшагина товарищем, и тот настолько разозлился, что вытолкал ее из своей приемной взашей, так, что в итоге тетя на моих глазах упала на пол…

Убирайтесь из Смоленска!

Как-то к нам домой пришел полицай и силком всех нас выгнал на улицу, мол, давайте убирайтесь отсюда. Это было 19 или 20 сентября 1943-го. Мы быстро собрали вещи. Мне и сестре, которая на два года меня старше, мама сшила вещмешки из вафельных полотенец, куда упаковала наши личные вещи. И у нашей бабушки за плечами был вещмешок, но размером побольше. Бабуля была с клюкой в одной руке, она в то время передвигалась с трудом - еле-еле ходила. А поскольку был сентябрь и по ночам уже было довольно холодно, то ей на плечи водрузили пальто дяди Миши с черным каракулевым воротником.

С нами шел и знакомый маминой сестры - Павел Королев, которого мобилизовали в первые дни войны и он где-то под Смоленском попал в плен. Он ухитрился передать весточку о себе, и его удалось выменять за поросенка у немцев-охранников. Как он потом укрывался-спасался, я не знаю, но из Смоленска, как человек опытный, вызвался нас сопровождать.

Мы дошли до Блонье и сели, задумались: что делать дальше? Куда идти? Вставать в колонну вместе с другими смолянами не было ни малейшего желания. Поэтому два человека отправились на разведку, чтобы оценить - что происходит в ближайшей округе. Выяснилось, что дорога по Киевскому шоссе (проспект Гагарина) пока свободна, ни фашистов, ни полицаев там нет. Мы, не раздумывая, рванули туда.

Около Дома специалистов стояла и горько плакала какая-то женщина. Моя мама подошла к ней, попыталась ободрить, с уверенностью сказала ей: «Не плачь, дорогая, мы когда-нибудь сюда наверняка вернемся!» А та лишь еще сильнее заревела. Выяснилось, что эта бедолага в людском потоке потеряла свою дочь и теперь не знает, что с девочкой случилось - не угнали ли ее немцы...

Из города мы выбрались, дошли до Миловидова. И тут мою бабушку окончательно оставили силы - она сказала, что дальше идти не может, мол, лучше убейте меня, тут и похороните, а сами спасайтесь вместе с детьми. Но все дружно ее заверили, что не бросят, и начали искать место для ночлега. Мама даже ухитрилась для бабули грелку нагреть, чтобы она как можно более комфортно провела ночь.

Ждали освобождения в Раю

Утром проснулись, еще немного прошли и попали в деревню Рай. Там был кирпичный погреб со сводчатой крышей дореволюционной постройки. Убрали с пола битые кирпичи, натаскали соломы и забились туда. Вход завесили плащ-палаткой. Там мы жили до прихода советских войск - до 26 сентября 1943 года. Несколько раз старшие ходили в Смоленск на разведку - хотели взять теплые вещи. Но полицаи их даже в город не пустили.

А 26 сентября стояла солнечная погода, и вдруг около церкви прогремели взрывы. Нас, детей, взрослые тут же загнали в подвал. Когда же еще несколько раз громыхнуло и раздалось долгожданное «ур-а-а!» - мы все разом выскочили из своего укрытия, и я на всю жизнь запомнил - нас освобождал, судя по погонам, полк НКВД. Потом мы уговорили деда, у которого была лошадь, довезти нас до околицы Смоленска. Так началась для всех нас другая, уже мирная жизнь.

Ели хлеб и давились от слез

Что мне, шестилетнему мальчишке, больше всего запомнилось после освобождения города? Вкус настоящего белого хлеба. Да, его тоже давали по карточкам, но в два раза больше - по 300 граммов. Мы ели хлеб и давились от слез, настолько это было вкусно…

Записала Татьяна Марченкова.

Фото автора