«У моего порога. 1941» Московские ополченцы на смоленской земле

Журналист «РП» узнал, что Григорий Михайлович Юдовский - выдающийся создатель кремлевских звезд, которые украшают главные башни страны, - сражался и героически погиб под Вязьмой.

В начале войны 120 тысяч добровольцев из Москвы ушли на фронт. Большинство из них приняли участие в боях на смоленской земле осенью 1941 года. И не только приняли участие, а, увы, остались здесь навсегда… Спустя много лет их дети и внуки сплотились в Сообщество потомков московских ополченцев. Организация получилась сильной. Видимо, потому что это не только энтузиасты, но и хранители памяти своих родных. Например, вся Москва в эти дни обсуждает их требование вернуть станции метро «Карамышевская» прежнее название - «Улица Народного Ополчения». В Вяземском районе, где сложили головы их деды и прадеды, потомки мечтают разбить парк. А сейчас они привезли в Смоленск выставку «У моего порога. 1941». И хотят, чтобы экспозиция побывала в тех местах, где воевали их деды: в Сафонове, Холм-Жирковском, Дорогобуже...

«Или грудь в крестах, или голова в кустах»

Когда москвичка Людмила Муждабаева ушла на пенсию, она твердо решила не терять ни минуты свободного времени и занялась составлением своей родословной. Получилось неплохо: удалось восстановить фамилии и судьбы больше тысячи человек.

«А потом я села и подумала: надо же, что происходило с моими предками с XVII века, я знаю. А вот что случилось с моим дедом осенью 1941 года - нет. Непорядок!»

Дмитрий Федорович Кутехов записался в добровольцы летом 1941 года. Уходил, оставляя четверых детей: «Надо воевать. Или грудь в крестах, или голова в кустах».

«В августе моей маме и бабушке удалось его увидеть, - рассказывает Людмила Егоровна. - Они добирались до станции в Одинцовском районе почти двое суток, их ссаживали с поездов, приходилось долго ожидать следующих... Оказавшись на станции, пошли по лесной просеке, как велел в письме отец. Навстречу им двигались солдаты небольшими колоннами, справа от них шли командиры. Солдаты были в форме, но без оружия. Вдруг мама увидела отца, закричала: «Папа!» Он ненадолго подбежал к ним, сказал: «Ждите здесь, вечером приду». Ночь они провели у костра в лесу: отец с матерью разговаривали, а дочь дремала на куче елового лапника, который постелил ей отец. Это была их последняя встреча».

Извещение о гибели Дмитрия Кутехова пришло в 1944 году, хотя его не стало еще осенью 1941 под Вязьмой. На Богородицком поле Людмила Егоровна впервые побывала десять лет назад. С тех пор приезжает сюда каждый год…

Рубиновые звезды Кремля

Среди ополченцев были люди разных профессий. Например, Григорий Юдовский - создатель самых знаменитых красных звезд Советского Союза.

...В далеком 1936 году Московский электроламповый завод получил срочный заказ сконструировать и изготовить лампы для рубиновых звезд Кремля. За сложное задание взялся инженер Григорий Михайлович Юдовский. 7 ноября 1937 года над Кремлем зажглись рубиновые звезды. Инженеру Юдовскому вручили орден «Знак Почета».

А в июне 1941 года Григорий Михайлович ушел добровольцем на фронт. И не вернулся...

В ноябре 1945-го вдове Юдовского пришло письмо от однополчанина мужа Лаврентия Румянцева:

«Последний раз я видел Григория Михайловича 10 - 12 октября 1941г., когда мы попали под сильный огонь противника, а у нас не было ничего за исключением винтовок и энтузиазма. Бой немного утих. Положение у меня было безнадежное, так как была повреждена автомашина, был тяжело ранен писарь, шофер с красноармейцем от политчасти куда-то сбежали. Я случайно нашел санитаров, перевязали раненого и увели его, а я стал спешно сжигать последние остатки штабных документов. Это было на небольшой полянке, на которой находилась масса поврежденных и покинутых автомашин. Эту полянку противник обстреливал несколько раз с перерывами. Смотрю, идет Григорий Михайлович и говорит мне, что он ранен в руку, только не помню в какую, и спрашивает, где полевой госпиталь. Я ему указал направление, но сказал, что точно не знаю, впоследствии там действительно был госпиталь. Раненая рука была зажата в кисти другой рукой, т.ч., очевидно, он был ранен в ладонь или в пальцы, а так как он был от меня в нескольких шагах, то место ранения я не видел, и крови также не было видно. Рука не была перевязана. Шел он бодро, бледности в лице не было, когда разговаривал, то улыбался, т.ч. вид его был вполне здоровый. Я его не спросил, в какое место он ранен, не надо ли отвезти в госпиталь, и он мне ничего не сказал. Затем он ушел, а я продолжал уничтожать документы.

Вот так мы и расстались, Маргарита Густавовна, в тот момент как я, так, очевидно, и Григорий Михайлович, надеялись, что еще увидимся, т.к. не знали, что уже находимся в кольце и кольцо это сужается. А при благоприятных условиях это было нетрудно его найти. Вот поэтому мы так легкомысленно к этому отнеслись. Впоследствии я очень об этом сожалел.

Затем опять возобновился обстрел с минометов противником. Я был некоторое время недалеко от места госпиталя, и то место не обстреливалось, а обстреливалось другое, куда наши колонны устремились уходить. Если Григорий Мих. был в госпитале, тогда ничего не произошло, а если сделал перевязку и двинулся с отступающей колонной в лес, то это уже было хуже, и что там было, я не знаю. В этом месте, где мы находились, бой продолжался целый день и утих к вечеру. Названия ближайших деревень, где был бой, я не знаю, но запомнилась только деревня Фёдоровка в 5 - 8 км от места боя. Она находится где-то недалеко от Вязьмы. Чтобы теперь возобновить поиски в тех местах, то я думаю, что там Вы навряд ли что-нибудь узнаете.

Я надеюсь, Маргарита Густавовна, что мы встретимся и тогда что-нибудь решим. Еще раз пишу, что в тот момент, когда я видал Григория Михайловича, то с ним ничего опасного с его ранением не было, сделать перевязку - и можно было пробираться в тыл самому без посторонней помощи, но этого тыла у нас не было, поэтому-то он не попал в наши госпиталя, а если остался жив, то находился на занятой территории противником и проживал, как сотни тысяч таких же людей проживали».

Лаврентий Григорьевич ошибался: из Вяземского котла Григорию Юдовскому вырваться не удалось...

Военврач

Одно из самых трогательных воспоминаний о ситуации под Вязьмой в октябре 1941 года оставила военврач третьего ранга 2-й (Сталинской) дивизии народного ополчения Антонина Рябинина:

«Приехав на место, мы застали за работой врача Шастина (общ. хирург из Москвы) и врача Каменецкую. Мы срочно заняли места за операционными столами и начали оперировать.

Мы заменили Каменецкую, которая очень устала, и кого-то другого. Три операционных стола и три врача. Раненые прибывали и прибывали: сначала после 2 часов ранения, потом после 1,5 часа, потом после 1 часа и потом после 30 минут. Работали мы в палатке, где нас и бомбили, и обстреливали, т. е. работали в полном смысле в аду, падая от усталости.

6 октября нам стало известно об опасности окружения, но не подавая вида, мы продолжали спасать раненых, которых у нас скопилось около тысячи человек (960 человек). Во время удаления осколков из нижней конечности молодой офицер-москвич по имени Сережа, узнав, что и я из Москвы, сказал мне: «Доктор, возьмите у меня финку и хоть ей будете обороняться, ибо немцы очень близко, спасайтесь...»

Мы продолжали работать пять дней без отдыха, даже в ночное время. Стоять не было сил, под ноги подкладывали ватные подушки. Приехал на 4-й день Брауде и просил, чтобы кормили врачей. Нас поили из поильников концентратами, больше какао и кофе. Нам выдали наганы, я отдала финку медсестре.

На пятый день снаряды разрывались совсем рядом, в палатке все содрогалось, ничего не было слышно. Раненых было много. И вот к нам привезли раненого немца, у которого не было обоих ступней. Шастин с ним разговаривал по-немецки. Это был последний рабочий день. Получили приказ срочно эвакуировать раненых, а их было 925 человек. И ждать приказа о дальнейшем продвижении. Транспорта никакого. И вот мы, медики, вставали живой цепью и задерживали всякими способами проходившие машины, погружали раненых и медперсонал. Врачи и весь состав ОРМУ оставались на месте в полном составе. К глубокой ночи все раненые были эвакуированы.

Артиллерия затихла, и началась изнурительная бомбежка - через каждые 20 минут налет 20 - 30 самолетов. В одном из интервалов подъехали машины, и ко мне обратился офицер с двумя шпалами, потребовал, чтобы я взяла раненых.

Я заявила, что всех раненых отправили и ждем распоряжений. Он схватился за кобуру и приказал мне взять раненых.

Нам приказали ждать особого приказа, который мы получили 9 октября в 16 часов, как сейчас помню, написанный на клетчатой бумаге красным карандашом: «Проходите через деревню не позднее 12 часов, иначе проход будет закрыт». А приказ получили в 16 часов. И мы все же двинулись прорываться. Нас обстреливали, бомбили, все смешалось - люди, лошади, машины… В этот день я была легко ранена в руку и голову.

Ночью с 10 на 11 октября около нас появилось новое орудие, которое дало такой залп, что все задрожало. Мы все воспряли духом, что теперь прорвемся, но после второго залпа выяснилось, что снарядов больше нет. В ночь с 10 на 11 октября мы дважды прорывали немецкие заслоны, пытались вырваться из окружения. 11 октября днём немцы сосредоточили значительные силы, применив артиллерию, авиацию, и разгромили нашу колонну с обозом. Остатки колонн рассеялись.

На следующий день нас бомбили с воздуха и с суши, массированные налеты нас измучили, подбили машину. После последнего боя поле было сплошь покрыто кровью и остатками людских тел. Это было страшное событие. Оставшиеся люди побежали в лес, но не прошло и нескольких часов, нас в лесу стали бомбить и обстреливать из минометов.

Здесь-то меня и контузило в голову разрывной миной. Я пролежала двое суток без признаков жизни. Это произошло около деревни Мишино Семлевского района. Бойцы несли меня на носилках, у всех была одна мысль - прорваться к своим, но мое здоровье ухудшалось, и бойцы упросили колхозников деревни Мишино взять и спрятать меня, т. к. они опасались за мою жизнь, да и их я обременяла…»

Фото Дмитрия Прудникова и из архива героев публикаций.