Писатель в белом халате

Сегодня в гостях у «РП» Леон Агулянский - драматург и писатель, автор романов «Нерусская рулетка» и «Резервист», лауреат Премии имени А. П. Чехова за сборники повестей и рассказов «Визит в Зазеркалье» и «Параллельные кривые», член Союза писателей России и Израиля, а также известный в Израиле врач-уролог.

20 ноября в Смоленском драмтеатре состоялась премьера спектакля «Дирижер» по одноименной пьесе Агулянского. Автор посвятил пьесу своему другу, гениальному музыканту XX века Михаилу Кацу.
- Вам понравилась постановка Виталия Барковского? Виталий Михайлович сказал, что вы очень интеллигентный и тактичный человек и, если что-то не пришлось по душе, вы об этом не скажете…
- Нет смысла говорить нечестно. Задача драматурга - «оплодотворить» режиссера, которому придется выносить «беременность» и родить «ребенка». Сделают потом этому ребенку обрезание, как принято в Израиле, или нет, неважно. Постановка – продукт совместного творчества, и авторский материал должен пройти через жизненный и профессиональный опыт режиссера. Это партитура, по которой режиссер играет уже не мою, а свою мелодию. Мое видение постановки изначально было иным, потому что структура пьесы базируется на обширных эмоциональных речевых проявлениях. Спектаклю Виталия Барковского присуща внешняя сдержанность в звучании текста, которая контрастирует с внутренним взрывом эмоций. Хороший вкус, хороший тон в режиссуре! Я надеюсь, что «Дирижер» выйдет на Большую сцену драматического театра. Конечно же, я понимаю, что наш совместный проект создан не для массового зрителя, у кого-то «Дирижер» может вызвать возмущение и протест. Но эта постановка удивительно проникновенная, она построена на конфронтации безликой массы социума и личности одаренного человека, для которого существует лишь один наркотик - музыка, и ему трудно найти понимание в окружающем его мире.
- Как вам удалось настолько глубоко проникнуть во внутренний мир великого музыканта?
- Все идет от Всевышнего… Много лет назад, когда я уже писал прозу, мне захотелось попасть в закулисье симфонического оркестра. Меня всегда привлекала гармония симфонической музыки и нечто большее, что скрывается за нотами.
В 2007 году на фестивале Михоэлса в Москве судьба свела меня с удивительным дирижером Мишей Кацем, он исполнял «Кармен-сюиту» Бизе в аранжировке Родиона Щедрина. В какой-то момент я внезапно ощутил, что мое дыхание, пульс, энергетика полностью находятся во власти дирижера! И я не могу оторвать взгляд от движений его рук, он полностью владеет моими чувствами! Воздух стал густым, как сироп, и настолько плотным, что на него можно было опираться. Тело и душа растворились в музыке, которая как будто звучала изнутри…
Оркестр сыграл «Кармен-сюиту», а в зале - гробовая тишина! Публика молчит минуту, другую… Раздаются редкие хлопки, дирижер появляется на поклон, публика вскакивает и устраивает овацию, которая длится 18(!) минут!
Концерт Михаила Каца изменил всю мою жизнь - я понял, что Бог существует. Прилетел в Израиль и написал статью в русскоязычную газету, назвав ее «Не просто музыка, не просто дирижер». Ее опубликовали, и кто-то переслал Мише эту газету в Канны. Через некоторое время раздается звонок: «Здравствуйте, я Миша Кац!» Выяснилось, что он приезжает в Израиль работать с симфоническим оркестром. Так началась наша удивительная дружба...
У Михаила Каца нет своего оркестра, он работает с разными коллективами как приглашенный дирижер. Я видел несколько его выступлений за рубежом, однажды вслед за Кацем прилетел на концерт в Санкт-Петербургской филармонии. Миша пригласил меня на репетицию… В святая святых симфонического закулисья я открыл для себя множество вещей, о существовании которых даже не предполагал. Меня ужаснули отношения между дирижером и оркестрантами, я видел, что назревает внутренний конфликт! Атмосфера - негативная. Кто-то посылает эсэмэс, музыканты переговариваются, смеются... В перерыве я подошел к Мише и спросил: «Как ты можешь работать с оркестром, который не принимает тебя и даже не пытается это скрыть?» Он ответил: «Барьеры рухнут после второй репетиции». Я видел, как дирижер, несмотря на откровенное безразличие исполнителей, погруженных в бытовые проблемы, шаг за шагом пытался их перетянуть на свою сторону. И уже после второй-третьей репетиции они выходили на сцену и играли так, как будто подключались к небесам!
Идея пьесы созрела давно. Я написал ее по заказу известного московского продюсера для юбилея ведущего актера столичного театра. Продюсер, по совместительству профессиональный режиссер, очень хвалил пьесу, но ведущий актер от роли отказался. Позже я узнал, что он не очень музыкальный человек и не в состоянии проникнуть в мельчайшие нюансы музыки, пережить всю гамму эмоций на сцене. Но я не расстроился, потому что понимал, что моя история должна найти свою сцену.
- Когда вы взялись за перо, Леон?
- Я начал писать в 2004 году и до сих пор спрашиваю себя, почему это случилось. Накопились эмоции, меня изнутри распирала информация, связанная со службой в армии - я был корабельным врачом израильского ВМФ. Приходилось решать сложные задачи - на флоте медик обслуживает команду корабля, который уходит на секретные задания, где могут быть убитые и тяжелораненые. Мне довелось видеть такое, о чем бы я предпочел забыть. Но страшные воспоминания с годами не стираются из памяти - наоборот, становятся ярче, объемнее. Затем была работа в крупном израильском медицинском центре, куда доставляли раненых с фронта и пострадавших в терактах, пациентов, травмированных в автокатастрофах. Самые тяжелые случаи! Я постоянно видел тонкую грань между жизнью и смертью, принятое мной решение могло стоить пациенту жизни… Накопленные эмоции смешались во взрывоопасную смесь, требуя выхода на бумаге. Я написал первый роман, который называется «Нерусская рулетка». Его опубликовали в Израиле, а затем «Нерусскую рулетку» под названием «Резервист» выпустило московское издательство. «Резервист» тут же попал в историю - мне позвонили из издательства и сказали, что книга не идет и нужно ее раскручивать. Я не особо расстроился – роман хорошо продается в Израиле. Позже выяснилось, что текст без моего согласия выложили в Интернете, и за короткое время «Нерусскую рулетку» скачали 1 млн. 300 тыс. раз! Мой адвокат нашел «концы» - каких-то русскоязычных ребят из Америки. Связались с «пиратами», оказалось, что их нельзя привлечь к ответственности, они занимались «некоммерческим» использованием материала. «Скажите спасибо за рекламу - современный читатель голосует за автора скачиванием книг в Интернете!»
Сегодня на моем счету около 3 млн. скачанных экземпляров! После выхода «Нерусской рулетки» люди начали связываться со мной, чтобы рассказать свои истории. За два сборника таких историй в 2008 году я получил премию А. П. Чехова Союза писателей Москвы в номинации «За бережное отношение к русскому языку».
Мой приход в драматургию не менее удивителен. В клинику под видом пациента пришел человек - театральный режиссер Миша Лурье, который поставил в СССР более 30 спектаклей. Заходит ко мне в кабинет, в руках - «Нерусская рулетка»: «Леон, как насчет того, чтобы какой-нибудь сюжет из книги превратить в пьесу?» Я был не против. Взял фрагмент, разложил по ролям и показал Лурье. Он забраковал мою инициативу, сказав: «Это не пьеса, а беллетристика!» Мы начали плечом к плечу работать над текстом, и я понял, что драматургия – это огромный мир, в который нужно броситься с высокого обрыва. Под патронажем Миши Лурье я написал пьесу «Деревянный театр», которую поставили в израильском театре «Матара». Пьеса «Гнездо воробья» имела большой успех в «Матара», спектакль выехал на гастроли в Санкт-Петербург, Германию и США.
Йонас Вайткус очень тепло отзывался о «Гнезде воробья» и поставил в Русском драматическом театре Литвы. В этом году состоялась премьера спектакля по той пьесе в Русском драматическом театре имени Горького в Астане.
У меня есть и новогодняя комедия «На что жалуемся?», которая второй сезон идет в Витебском театре им. Якуба Коласа и пользуется огромным успехом.
- У вас в роду были писатели?
- Мой отец писал воспоминания о войне. В 17 лет он, будучи студентом политехнического института, ушел добровольцем на Карельский фронт, попал в мясорубку, был трижды ранен и оказался в плену. Отец выжил только потому, что финны не выполняли директиву Геббельса о выявлении лиц еврейской национальности и их уничтожении. Нацистские идеи были чужды финнам, они прятали евреев и отправляли их на хозяйственные работы. Когда в 1944 году Финляндия вышла из войны, всех интернированных передали в Советский Союз и отправили в ГУЛАГ…
У отца была феноменальная память, он прекрасно разбирался в вопросах философии, истории и музыки. Школьником на машинке «Украина» я под копирку печатал его воспоминания, был «секретарем-машинисткой» отца, начинающим редактором и первым слушателем… Часть воспоминаний вышла в 70-е годы, но записки о пребывании в финских концлагерях так и остались неопубликованными. Только спустя 40 лет я смог издать в Израиле книгу Ильи Агулянского «Я был в финском плену». В 2015 году отцовские мемуары увидят свет в российском издательстве ЭКСМО.
Кстати, мой двоюродный дед Осип Агулянский служил актером в Малом театре Санкт-Петербурга. Так что какая-то генетическая подоплека к драматургии и литературе у меня наблюдается.
- Агулянский - это настоящая фамилия или творческий псевдоним?
- Настоящая! Раньше я думал, что моя фамилия произошла от слова «агуль», что в переводе с иврита означает «круглый». Ничего подобного! Однажды в больнице разговорился с пациентом, профессором-историком, специализирующимся на исследовании этимологии фамилий. Он рассказал мне, что корни нашего рода уходят в XVIII век. Когда Петр I завязывал экономические связи в Европе, он познакомился с голландскими евреями, торговавшими золотом-бриллиантами, и пригласил их в Россию. Они нашли идею заманчивой, в результате целый клан голландских евреев перебрался под крылышко Петра I, который очень тепло их принял. Впоследствии потомки обрусевших голландских переселенцев получили фамилии Агулянский, Огулянский, Голанский, Голанчик и т. д.
Род Агулянских восходит к кантонистам - так называли еврейских юношей, которые подписывали контракт на 25-летнюю службу в царской армии. Мой прапрадед Савелий был контрактником-кантонистом и погиб под Плевной во время русско-турецкой войны. Его единственный сын и все потомки получили официальное разрешение проживать в Санкт-Петербурге. Этот документ хранится в нашем семейном архиве.
- Вы часто бываете в России. Как вы считаете, произошли перемены к лучшему в менталитете русского народа? Вы покинули СССР и Ленинград в 1988 году, а сегодня мы живем в другой стране, и город вашего детства называется по-другому…
- Несомненно! Видишь больше улыбок, люли стали общительными, нет мучительного советского хамства. Помню, как приходишь в ЖЭК и нерешительно отвлекаешь служащего от какого-то «важного» дела, начиная свое обращение со слова «извините» или «простите». Мнешь, как холоп, шапчонку в руках! Сейчас все изменилось…
Удивляет другое. Едешь из Санкт-Петербурга в Москву на поезде, а за окном мелькают… послевоенные виды. Руины, заброшенные деревни… Я очень много времени провожу в США - есть с чем сравнить. Еду, бывало, на машине из Сан-Диего в Лос-Анджелес. Город заканчивается промзоной - по обеим сторонам дороги шикарные дымчатые стекла предприятий, промышленная зона Сан-Диего плавно перетекает в промзону Лос-Анджелеса. Пустошей нет! В Штатах можно далеко отъехать в сторону Канады и попасть в глубинку наподобие российских Петушков. Только у них вдоль дороги травка подстрижена и растут цветы. Ни одного брошенного окурка, свежий асфальт без трещин и дефектов. Жаль, что в великой России любое путешествие превращается в унылый вояж по бездорожью. Но я все равно верю в перемены, и они - есть! Будьте здоровы и ни на что не жалуйтесь!