«Жили-были, ели-пили» от Екатерины Рождественской

Презентацию своей новой книги в Смоленске Екатерина Рождественская совместила с визитом к друзьям. Первым делом посетила Успенский собор («Каждый раз, когда приезжаю, иду туда. Не могу сказать, что это традиция. Бегу, потому что душа тянет»). Сходила на концерт Александра Розенбаума в «Губернский» («Он мудрый человек, он поэт!»).

«Когда к нам приходил Иосиф Кобзон, мы подавали ему жареную картошку, залитую яйцом»

- Екатерина, в вашей книге «Приеду к обеду» между путешествиями в Швейцарию и Марракеш затесалась поездка в… Духовщину. Что вас привело туда?

- Друзья, которым я очень благодарна. Они познакомили меня с фермером Натальей Мамченковой. Очень самобытная женщина - говорит так, что за ней можно записывать. Я увидела, как с нуля при огромном желании можно построить замечательное хозяйство и кормить людей не пальмовым маслом, а настоящими продуктами, чей вкус многими давно уже забыт. Духовщинские творог и сметана - это просто сказка. В Москве такого нет. Когда друзья приезжают в столицу, они обязательно мне привозят гостинец.

- Екатерина, ваша новая книга уже не первая, где вы рассказываете о еде…

- Да, самая первая называлась «Жили-были, ели-пили. Семейные истории». Я нашла маленький желтый листочек, исписанный прабабушкиной рукой, с рецептом губернаторской икры. Текст был с детскими ошибками и чуть ли не с «ятями». Тем не менее с того рецепта все началось. Я стала спрашивать у мамы и родственников, как оно все было раньше. Так выросла книжка про кухню. Потому что именно там происходит все в этой жизни: не только готовка и мытье посуды, но и любовь, ссоры... У нас в семье к приходу гостей относились очень ответственно. Когда приходил Иосиф Давыдович Кобзон, ему всегда на длинной тарелочке подавали жареную картошку, залитую яйцом. Потому что так делала его мама. Когда на пороге появлялся Ленечка Рошаль, который был моим педиатром, ему преподносили гречневую кашу с луком. Да, стол мы накрывали так, как любим сами, но одно блюдо обязательно должно было быть именным. И первая книга как раз об этом.
Потом я подумала о том, что мне намного легче разделить свою жизнь на адреса и рассказывать о них поэтапно. Не могу сказать, что это автобиографические книжки, там есть немножко неправды. Я додумываю некоторые вещи. Например, «Двор на Поварской» - история нашей семьи до моего рождения. С 20-х годов, когда мои прабабушка с прадедушкой приехали из Саратова и поселились в подвале во дворе на улице Поварской. И прожили так 40 лет. Там родилась мама, туда пришел папа, там родилась я. Это была очень маленькая квартирка, из которой никакими путями нельзя было вывести клопов и плесень со стен. Но все жили очень дружно. Литературный институт был близко, и все студенты, включая Евгения Евтушенко, Андрея Вознесенского, Беллу Ахмадулину, приходили к бабушке обедать. Она всегда готовила впрок: чтобы были тесто для блинчиков и чищеная картошка. Всех подкармливала. А еще они очень много пили. Не знаю, как выжили... (Улыбается.) Читали друг другу стихи, хвастались, выходили курить на свежий воздух. В середине нашего двора в 1953 году почему-то поставили памятник Толстому. По какой причине - вообще непонятно. И вот этот бронзовый Лев Николаевич наблюдал за тем, как молодые неопытные поэты читают свои стихи в окружении соседей. А их было 118 человек! Все начиналось именно там...
В 70-е папа стал писать много песен. Долго присматривался, не стыдно ли это - быть поэтом-песенником. Но увидел, что не стыдно, а даже почетно. Потому что тебя знают в каждой семье - ведь на любой свадьбе поют твои строки «Ах эта свадьба, пела и плясала…» С этими песнями к нам в дом пришли замечательные исполнители, которые тогда только набирали силу: Юра Гуляев, Иосиф Кобзон, Муслим Магомаем, Эдита Пьеха. И наша жизнь расширилась со страшной силой. Я вообще считаю: поскольку никто не может повлиять на длину жизни, то нужно влиять на ее ширину. А ширина - это все: начиная от новых рецептов на кухне до поездок в ту же Духовщину. Нужно, чтобы человек жил, а не проживал жизнь, сидя взаперти. Не надо сидеть на месте.

- На какой поэзии воспитывали вас?

- Мне очень нравился Серебряный век. Я любила присутствовать на «дуэлях» между папой и Евтушенко. Заключались они в том, что кто-то из них начинал читать любое стихотворение Клюева, Цветаевой, Мандельштама… Причем можно было начинать не с начала, а с середины, выхватывая какую-то строчку. Следующий должен был продолжить. Они перескакивали со стихотворения на стихотворение, с автора на автора... И тот, у кого не получалось продолжить, выбывал из игры или выпивал стакан чего-то.

- Тем не менее в своих интервью вы часто вспоминаете, что в детстве были недовольны этими посиделками. Почему?

- Мои родители были «выездными». Раньше же было сложно уехать из страны, а им было можно. Они часто улетали на целые месяцы: жили в Южной Америке, Австралии… Когда возвращались, это был праздник. Мои воспоминания о детстве - это то, как я сижу на заборе и жду, когда на горизонте появится папин «Москвич» в клубах пыли. Или я, маленькая, стою в Шереметьево и высматриваю в толпе прилетевших возвышающегося папу. Он был очень высокого роста. И когда приходили гости, я их ненавидела. Мне казалось, что они отнимают у меня драгоценное время с родителями.

- Что подавали на обед в семье поэтов?

- Для папы было так: чем проще, тем лучше. Его любимое блюдо - молочный суп. Ужас! Я вообще этого не понимаю: вермишель, сваренная в молоке, с маслом и сахаром. Потом он мне объяснил, что это был самый большой деликатес в детском доме, где он находился во время войны.

«Я звезда! Мне положена салфетка на блюдце!»

- Большую известность вам принес фотопроект «Частная коллекция» в «Караване историй», где вы переодевали звезд и фотографировали их. А как придумали такой проект? Что послужило толчком?

- Пожар в доме. Сгорел наш деревянный дом. Возгорание случилось по бытовой причине: на соседнем участке валили елку, она упала на провода. По проводам прошла искра и засела у нас в доме. Это было в 11 часов утра в воскресенье. Все были дома. Муж стал тушить, но дом горел быстро. С соседнего участка прибежали молдаване, которые возводили там дачу. Они успели забежать и вытащить из нашего дома, по их разумению, самое дорогое - холодильник с продуктами. Помню, открылась дверь холодильника, оттуда лился кефир и виднелись остатки позавчерашнего обеда... Потом молдаване забежали еще раз в дом и вытащили ковер, который расстелили на лужайке, кресло, несколько связок книг, торшер… Больше ничего мы спасти не смогли. Муж, правда, еще вынес охотничье ружье.
Я села на это кресло на ковре в окружении торшера, холодильника и книжек и смотрела, как догорает моя прошлая жизнь. Когда огонь съедал железки, горело синим, когда бытовую химию - оранжевым. Красиво было… Но все в моей семьей после пожара совпадали по количеству. А ведь случись это ночью - могли и задохнуться. Никто не пострадал: у мужа только сплавились подошвы у обуви. Сверху на ногах были кеды, а на самом деле он ходил босиком. Самое страшное, что сгорели папина библиотека и архив. Друзья, узнав о том, что у нас такое случилось, стали дарить нам книги. В школе даже организовали сбор одежды для сыновей. Мне стали привозить юбки и платья. Я довольно долгое время жила в чужом.
Развлекалась тем, что с мамой листала альбомы с картинами и искала сходство между старинным изображением и лицами ныне живущих людей. Меня это спасло: я перестала жить прошлым и заинтересовалась новым проектом. Нужно сказать, что муж мой тогда работал в журнале «Караван историй» и дал добро на новый проект, который существовал 20 лет. Это был такой психотерапевтический эффект…

- Кажется, одной из первых героинь «Частной коллекции» как раз была Людмила Гурченко…

- Да. Людмила Марковна для меня - артистка высшей пробы. Я считаю, что это наш ответ Голливуду. Это Марлен Дитрих и Грета Гарбо в одном флаконе.
Мне посчастливилось с ней встретиться в тот момент, когда она была очень голодная до работы. Может быть, она даже не пришла бы, если бы у нее были съемки. Но она пришла... В каком-то жабо, белой кофте и брючном костюме. Это был май. С порога спросила у меня, как у шеф-повара: «Ну, что вы мне приготовили?» А я серьезно готовилась. Знала, что у нее сволочной характер. Предложила несколько вариантов. Она отмела сразу всех «принцесс в кринолинах» и выбрала себе Пикассо. Представьте себе, она репетировала… фотографии. Это был единственный человек, который выходил из комнаты и просил несколько минут на подготовку.
Я счастлива, что Гурченко попалась мне в самом начале проекта, потому что она стала мерилом профессионализма. Мы с ней сделали, наверное, фотографий 20. И каждая съемка была большим праздником. Она ездила на мои выставки по России и Украине. Каждое платье переделывала под себя. Или украшала цветком… Она абсолютно несчастный и гениальный человек.

- А до «Каравана историй» чем вы занимались?

- Я была переводчиком иностранной литературы. Перевела на русский язык более десятка романов Джона Стейнбека, Джона ле Карре, Сиднея Шелдона, Сомерсета Моэма… Интернета тогда не было. На дворе - конец 80-х - начало 90-х.
Я просиживала за столом ночами, обложенная толстыми словарями. И у меня было впечатление, что эти замечательные писатели специально придумывали слова посложнее, чтобы меня извести.

- Как вы решились на свою первую самостоятельную книгу?

- Я начала писать, когда мне стало неинтересно заниматься своим фотопроектом. Хотя 20 лет это было время абсолютного счастья: я бежала на работу и удивлялась, что за такое счастье еще и деньги платят. Но в конце поняла, что теряю интерес, потому что не знаю тех героев, которые приходят ко мне на съемки. Это было неправильно. Я ведь создавала его для таких удивительных людей, как Людмила Гурченко, Эльдар Рязанов, Елена Образцова... Они закончились.
Случилось время, когда ко мне стали приходить люди, которые играли в сериалах. Мне казалось, что многие из них волею судьбы были выхвачены из толпы, поставлены перед камерой и им сказали: «Играй!» И вот они играли… А у меня дома не было телевизора, и я не знала, кто передо мной. Они появлялись не по одному, как Гурченко или Рязанов, а с толпой: с ними приходили стилисты, водители, охранники, директор... Их было так много, что я терялась и предлагала не тем людям идти на грим. Мне казалось: «Вот этот самый красивый!» - и я отправляла его в гримерку. А он, оказывается, был водителем. Потом я стала умнее, решила так: кто сам пойдет на грим, тот и звезда.
Я записывала впечатления от общения с ними. Иногда случались мелкие скандальчики, потому что это были очень требовательные звезды. Например, мы дали чай на блюдце, но забыли положить под чашку салфетку. «У меня есть райдер! Я звезда! - слышала я. - И мне положена салфетка, чтобы не капало!»
Так возникло желание писать.

О личном

- Чем занимаются ваши сыновья?

- Старший - программированием, что сейчас очень модно. Средний работает в банке. А младший -
математик. Совершенно разные виды деятельности.

- Дети, как вы часто признаетесь, дались вам непросто…

- В 1983 году мы с мужем улетели в Индию по работе. Он был корреспондентом Гостелерадио. Это не то чтобы другая страна - это другая планета. Я поняла, что Индию можно или любить или ненавидеть. Там ничего не меняется столетиями: та же грязь, те же женщины в сари, те же худые коровы, которые лежат на дорогах…
Эта командировка случилась спустя 10 лет после свадьбы. Детей у нас к тому моменту не было, и я решила, что дефективная. Мне посоветовали обратиться к знахарке в Индии. Она кормила меня травяными круглыми таблетками, которые были похожи на овечьи какашки. Я их ела в течение месяца, потом пришла к травнице: «Где результат?» Она сказала, что нужен «конечный этап» - поехать в определенное место к реке Ганг и окунуться в нее с головой… Это священная река, в которой хоронят людей. По берегу стояли погребальные костры. После сжигания остатки тел скидывали в Ганг, чтобы птицы и рыбы доделали свою работу. И вот среди этого соседства мне нужно окунуться. Я понимала, что если я этого не сделаю, то ничего не получится. Вода была непрозрачная - ты не видишь, куда ты заходишь. Но я даже окунулась с головой и решила, что сделала все, что могла. Организм, видимо, решил со мной не спорить, и 26 января, в День независимости Индии, я родила сына. Даже года не прошло. Думаю, что все дело в мозгах.

- Ваш третий ребенок появился достаточно поздно…

- Да, в 44 года. Это хорошее время для появления малыша, но не для первого ребенка, конечно. Я и сейчас бы родила, но не хочется попадать в Книгу рекордов Гиннесса. Вообще очень хотела девочку. Но на свет появился третий мальчик. Зато у меня есть внучка Полька. И недавно сестра родила в 50 лет девочку. Полная неожиданность. Зовут Машкой.

Топ-7 песен на стихи Роберта Рождественского

1. «Свадьба».
2. «Не надо печалиться».
3. «Погоня».
4. «Баллада о красках».
5. «Позвони мне, позвони».
6. «Мои года».
7. «Мгновения».