«Война и мир» Галины Васильевой

«А мне эта сметана не нравится!» - хмурится Галина Ивановна Васильева, эксперт и постоянный председатель оценочной комиссии смоленского общества по защите прав потребителей «Фемида». И потом начинает объяснять, почему этот продукт не может претендовать на высокое звание «сделанного по государственному стандарту» и какие именно нарушения технологического процесса могли привести к столь невеселым результатам.

А у меня, когда я слушаю несгибаемую Галину Ивановну, теперь всегда в голове рефреном звучат строки Людмилы Голодяевской:
Дети войны -
И веет холодом,
Дети войны -
И пахнет голодом…
Дети войны -
И дыбом волосы,
На челках детских -
Седые полосы!
Предлагаю накануне 75-летия Великой Победы послушать саму Галину Ивановну.
В своем рассказе она лишь перелистнет страницы своей жизни, рассказывать о которой можно очень долго. И вы сейчас наверняка сами это поймете.

Конвейер смерти
- Родилась в Дорогобуже 2 апреля 1941 года. Родителей не помню, но знаю по рассказам своей тети, что моя мама, Татьяна Ивановна Клюева, до войны закончила пищевой техникум, тогда это считалось очень хорошим образованием, и работала в хлебопечении. Отец, Иван Михайлович Мамонтов, был механиком на этом же заводе. Я родилась, прожила всего два месяца, и… началась война. Мама хотела вместе со мной уйти к своей старшей сестре, которая жила в деревне Малое Червоново Русиловского сельского Совета. Деревенька была небольшая, из нескольких дворов. Мама думала, что там нам удастся пережить то лихое время. Однако не сложилось. И мы тронулись в путь только в 1943-м, когда немцы почувствовали, что их песенка спета. Она усадила меня, двухлетнюю, в корзинку с полозьями, и мы поехали. И надо же было такому случиться, что, когда мы двигались по Старой Смоленской дороге, нас догнала машина, в которой фашисты везли молодых девчат и парней в Германию. Среди них была и младшая мамина сестра…
Сначала всех нас доставили в Смоленск, потом - в марте-апреле 1943 года - в Витебск, в концлагерь №5, где мы и находились до июня 1944-го, когда лагерь смерти освободили. «Пятерка», как его называли, предназначалась для советских военнопленных, но когда там из 30 тысяч в живых осталось только 10, то свободные места фашисты стали заполнять молодыми людьми и детьми.
Уж не знаю, так это или нет, но, по моим воспоминаниям, около «пятерки» была огромная река и какие-то валуны, а еще скотный двор неподалеку, куда мы, малыши, тайком бегали, пролезая под колючей проволокой. А еще я помню жуткий голод, когда вкусной была даже трава, если ее удавалось сорвать и съесть, и свой страх, когда вдруг выяснялось, что мальчик, с которым я играла вчера, вдруг куда-то исчез. И его нигде нет. А еще меня очень пугали крики надсмотрщиков…

Сиротинушка
- Закончилась война. Каким образом мы оказались с мамой в Минске, я не имею понятия, однако знаю, что в июне 1946-го мою маму убило ударом молнии. Так я стала сиротой, потому что отец пропал без вести еще после страшных боев на Соловьевой переправе. И меня в том же году, пятилетнюю, привели пешком, помню, что я была босая, в деревню Малое Червоново, где жила еще одна моя тетя, Анна Ивановна Клюева. Тогда детей не бросали, а у нее к тому же незадолго до этого умер сын. Тетка так говорила: «Растёть девка, и пущай растёть». Анна Ивановна была неграмотной женщиной, только крестик и могла вместо подписи ставить. Она работала в колхозе - за палочки-трудодни и жила в вечном страхе. Я навсегда запомнила ее излюбленный жест: палец, приставленный к губам, мол, молчи! Анна Ивановна всегда отличалась немногословностью и никогда мне не рассказывала, что мы с мамой и еще одной ее сестрой были в концлагере. А детская память - короткая… В итоге я узнала об этом, только когда мне было уже лет 40, от своей младшей тети, когда она умирала…

Был такой голод, даже вспомнить страшно…
- Все осталось разрушено и разграблено после немцев. На всю деревню - одна корова… За трудодни в колхозе почти ничего не давали. Но люди были настолько добрые! Придешь бывало в любой дом, и там тебя хоть картошкой, если ничего другого нет, но непременно угостят… К сиротам относились очень хорошо, а моя тетя, увы, так и не узнала, что за меня, как за оставшуюся без родителей, ей полагалась выплата… Никто ей об этом не сказал. И все наше богатство тогда было таким - пяток кур да невесть откуда приблудившаяся козочка. Но козу-кормилицу пришлось зарезать, чтобы самим не умереть с голоду, угостить соседей, да мясо государству не сдавать… Только козью шкуру и яйца.
Помню, как мы, дети, бегали на гумно, чтобы там во время молотьбы украдкой съесть хотя бы несколько колосков. Весной собирали тошнотики (замерзшую картошку) на поле. И знаете, какой нам это казалось вкуснотищей! Из лебеды и крапивы варили суп. Помню, как-то раз, то ли в 1947-м, то ли в 1948-м, я стала преступницей из-за постоянно преследовавшего голода - тайком в обувке принесла домой несколько горсточек льна. Анна Ивановна истолкла все это невиданное богатство в деревянной ступе, а потом сварила с картошкой. Мне тогда казалось, что вкуснее этого блюда ничего на свете вообще не бывает! Какой в избе стоял чудесный аромат! Но если бы моя тетя отважилась на такое и ее поймали, то обязательно посадили бы. В послевоенное время на этот счет все было очень строго…
Вы знаете, что такое тузлук? Нет? А это еще одно мое любимое детское лакомство. Теперь я его и на нюх не переношу. Так называется соленая вода с приправами, в которой лежала камса. Мамина младшая сестра тогда жила в Смоленске и иногда привозила мне несколько мелких рыбешек в заливке. И было это тогда так вкусно! Я всегда ждала тетю с тайной надеждой отведать тузлука…

«Полезай в печку, чтоб вши потрескались!»
- Спали мы на русской печке. В ней и мылись, залезая в нагретое печное чрево. Тело внутри, а голова торчала наружу. Волосы, поскольку мыла не было, мыли в настоянной в кипятке зольной воде, налитой в деревянное корыто. Зато волосы у меня были просто шикарные. Если бы не вши… Как говорила мне тетя: «Полезай в печку, чтоб вши потрескались!» Не дай вам бог видеть их, особенно одежных - толстых и жирных. С ними боролись с помощью керосина, а уже позже и дуста - ядохимиката, который применяли на полях.
Утюги на углях в то время были не у всех, и тетя гладила одежду деревянным рубелем. Впрочем, гладить-то особо и нечего было, что она соткет, а потом сошьет, то и носили. Вспоминается, как Анна Ивановна в феврале-марте выкладывала льняные ткани на снег - отбеливать.

Про влюбленную змею
- Прекрасно помню посиделки. Каждый вечер собирались в какой-то хате, по очереди, женщин двадцать и, конечно же, мы, дети. Особенно любили ходить к тем, у кого корова - их в деревне в скором времени стало две. Мужей почти ни у кого не было...
Женщины на посиделках не бездельничали - кто прял, кто вышивал, кто сказки рассказывал или случаи из жизни. Мне запомнилась одна страшная история про влюбленную змею. А дело было так. Девушка лет пятнадцати-шестнадцати жила в деревне... И вот куда она ни пойдет, обязательно на своем пути встречает змею. Из-за этого у бедняжки на нервной почве приключилась серьезная болезнь, и ее положили в больницу в Русилове. Вот лежит она в палате и как-то раз поднимает глаза, смотрит на стекло, а там снова та же самая змея. В итоге не выдержала девушка и умерла. И каково же было удивление всех деревенских, когда они на третий день после похорон пришли на могилу девушки, а там, на земляном холмике, увидели ту самую, но уже мертвую влюбленную змею. Об этом случае даже потом в газете писали, может, и в «Рабочем пути».
Одним словом, на посиделках было очень интересно, к тому же всегда, хоть по чуть-чуть, но что-то перепадало нам. Детей было много. Например, у нашего соседа - то ли 11, то ли 12…

Нам песня строить и жить помогала…
- Я еще не ходила в школу, а на мизинце левой руки у меня появилась трудовая рана - метка от серпа. До сих пор осталась на память
(улыбается). Жала рожь и случайно порезалась. А еще я помогала тете убирать лен на выделенной ей колхозной делянке. Никогда не забуду, как у меня вся кожа на ладошках была в занозах. Перчаток тогда не было, и мы лен собирали голыми руками, вязали снопы и ставили в бабки. За эту работу уже платили продуктами. И взрослым помогали все дети, работали на совесть. Да и на меня, шестилетнюю, тетя нахвалиться не могла: «О, Галька, как ты все хорошо сделала!» А еще помню, что, как бы женщинам в послевоенное время ни было трудно, они всегда пели. На гумне работают - поют, лен убирают - поют…

Обуви никакой. На ногах только... цыпки
- Какие у меня в то время были игрушки? Сначала тетя мастерила для меня куколок из соломы, потом уже я и сама освоила это нехитрое дело. А в 1947-м я взяла пустую холщовую сумку и отправилась с семилетней подружкой в школу, она находилась в Новом Червоново. Три километра туда, три - обратно…
А обуви никакой. На ногах только цыпки. Да и в школе сначала были лишь парты с дырками для чернильниц да доска на стене.
Учились писать мы на газетах, выводили крючки да закорючки на полях и между статьями. Все были в курсе, что у меня нет родителей, поэтому моя первая учительница зимой часто брала меня к себе ночевать. Знала, что в бурках, которые тетя сшила мне из старой шинели, все равно ходить было очень холодно. Да и армяк с поясом особо не согревал, только прятал живот, привычно распухший от голода. И хотя по натуре я была лентяйка, бог наградил меня хорошей памятью.
Но если честно, то мне в избе домашние задания выполнять было даже негде. Однажды учительница, заметив, что я очень хорошо рисую, подарила мне краски и давала потом бумагу. А еще говорила, что мне непременно нужно учиться рисовать, потому что у меня большой талант. И я вечерами сидела на печке и занималась живописью при зажженной лучине.
И вот во втором классе произошло чудо - у нас появились настоящие тетради, да еще в косую линейку! Я так полюбила выводить буквы чернильным пером Рондо, что у меня были лучшие оценки по чистописанию!

100 граммов масла троим на неделю
- В Червоновской школе я успела закончить только четыре класса, потому что моя тетя Аня серьезно заболела и мы были вынуждены перебраться в Духовщину, к моей родной тете Вере, которая переехала туда из Смоленска и работала прорабом на стройке. Зарплата и у нее у самой была маленькая, а тут еще такой «прибыток» на ее голову свалился. Ее муж погиб на войне... А пенсию колхозникам тогда не платили, и моя серьезно занемогшая тетя Аня осталась вообще без средств к существованию, а про то, что мне должны, как сироте, причитаться какие-то деньги, они опять даже и не подумали. Мои родственницы старались на эту закрытую тему ни с кем даже не заговаривать. Вот мы и мыкались: тетя покупала на неделю на троих 100 - 150 граммов сливочного масла, буханку хлеба… Когда мне вдруг перепадала маленькая сладкая булочка, я была на седьмом небе от счастья! Еще мы покупали мясные кости и варили супы.
Наверное, бог дал мне здоровье только благодаря лебеде да крапиве, которые мы в это время использовали вовсю. Впрочем, у тети Веры был небольшой огородик, где она растила зелень, огурчики да лучок, и несколько кур-несушек. Их я ох как не взлюбила! Помню, что они зимой жили прямо в хате под печкой и постоянно гадили на деревянном полу. А дом был маленький и очень старый, ветер продувал его как решето. Одна радость - печка, на которой мы спали втроем, чтобы хоть как-то согреться. Ты только уснешь, как петуху вдруг придет «гениальная» мысль продрать горло - прокукарекать…

Первое платье и «громадная» стипендия
- В Духовщинской средней школе я закончила семь классов и отправилась учиться в Смоленск. Но мои тети что-то напутали, и вместо того, чтобы выбрать какую-то «сытую» специальность, связанную с пищевой промышленностью, я оказалась в строительном техникуме, на технологии производства силикатного кирпича. Техникум тогда находился в здании, в котором сейчас художественная галерея, напротив Блонье. А чтобы это могло осуществиться, мы с тетей Верой все лето собирали в лесу ягоды, орехи и грибы, потом сидели торговали. На вырученные деньги купили мне синий спортивный костюм, который был надежно спрятан под длинным старым тетиным пальто. Еще у меня тогда, в пятнадцатилетнем возрасте, появилось первое в жизни ситцевое платье с рукавами-фонариками. Его мне сшила тетя - я была такая красивая и счастливая!
Но тут, как я ни старалась, меня, увы, ждала неудача. Я получила «тройку» на одном из экзаменов, а троечникам стипендию не платили. Но меня судьба, как и в школе, снова свела с очень хорошим человеком - преподавателем русского языка и литературы. Последнюю я, к слову, терпеть не могла, потому что любила только точные дисциплины. Но эта милая женщина почему-то обратила внимание именно на меня, стала расспрашивать, с кем и как я живу. А когда узнала, что я сирота, то выхлопотала мне стипендию - целых 14 рублей! Для меня это была просто баснословная сумма! И как только я получила в первый раз деньги, то сразу же побежала в магазин, купила самый большой батон, банку яблочного пюре и устроила себе пир. Съела все до последней крошечки. Впрочем, в то время в студенческих столовых на столах в тарелках всегда клали хлеба вдоволь, и мы, как только проголодаемся, сразу бежали туда и уплетали его, чуть-чуть сдабривая горчицей и запивая все это острое великолепие «белой розой» - так называли обычную горячую воду из чайника.

«Попала под молоко»
- И снова вмешалась судьба. Именно наш «силикатный» поток в строительном техникуме, как по мановению волшебной палочки, ликвидировали, чтобы на этой базе организовать подготовку технологов молочной продукции. И я, проучившись меньше года, как и мечтали мы с тетями, «попала под молоко». Какое же это было счастье!
Жизнь наладилась - я жила в общежитии, получала стипендию и осваивала именно ту профессию, о которой мечтала. Пришло время первой практики на молокозаводе, который тогда находился на улице Соболева, рядом с чулочной фабрикой. И снова везение - там как раз начали выпускать восхитительное шоколадное эскимо на палочке. Нас привели и сказали: «Кушайте сколько хотите, только не воруйте!» Я сразу съела то ли шесть, то ли семь порций. Больше, как ни пыталась, не смогла! А мой сокурсник Юрка Яковлев поставил рекорд - умял сразу 13 эскимо. Для меня это так и осталось загадкой: куда в него, невеликого росточком, все это смогло влезть!
На Духовщинском гормолзаводе жизнь свела меня еще с одним замечательным человеком - мастером по производству сыров Аркадием Федоровичем Евсеенковым. Это был умнейший человек, заслуженный работник молочной промышленности, кавалер ордена Ленина. И он, понимая, что все студенты «всегда немного голодные», любил угощать нас еще одним деликатесом советского времени - настоящим сбоечным шоколадным маслом!

Про любовь и карьеру
- По окончании техникума в 18 лет я вышла замуж. Мой муж работал мастером по выпуску макаронных изделий. Но прожили мы с ним всего полтора года, родился сын, а потом глава нашей семьи трагически погиб. Он был дружинником и полез 8 марта разнимать пьяную драку, в ходе которой и получил удар ножом. Спасти его не смогли… После его смерти я, дипломированный специалист, была вынуждена вернуться опять к тете, в Духовщину, на этот раз с крошкой-сыном. В Смоленске мне помогать было некому.
Стала я работать на молокозаводе, до которого каждый день приходилось ходить 4 км туда и столько же обратно. В это время я вновь вышла замуж - за бывшего одноклассника, который меня любил, а вот я к нему дышала довольно ровно… Но, как говорила моя тетя: «Галька, да кому ты еще нужна-то с дитенком. Если зовет замуж - иди». И я решилась на этот шаг ради своего малыша. Потом на свет появился второй сын, и я решила так: «Раз любви нет - займусь своей карьерой».
В 1978-м поступила в кооперативный институт, на заочное отделение. В то время я работала экономистом на хлебокомбинате, и надо же было такому случиться, что вдруг умирает главный бухгалтер и я становлюсь финансистом. Потом через полтора года серьезно заболевает и директор предприятия. И меня назначают его руководителем, уж не помню точно - лет на пять или шесть.
В это время я прославилась. Поскольку вышла в облпотребсоюз с рацпредложением о внедрении на производстве бестарного хранения муки. Даже в Москву ездила с начальником отдела хлебопечения, чтобы воплотить эту идею в жизнь. В итоге мне предложили возглавить Руднянское райпо.
Да и в институте мне сопутствовал успех - советовали поступить в аспирантуру. Однако муж воспринял эту информацию в штыки. Пришлось с этим смириться…

Легендарный Пьер Пуйяд и смоленская Мирей Матье
- Когда я работала председателем райпотребсоюза, мне довольно часто приходилось бывать в составе делегаций, которые встречали на смоленской земле известных людей. В их числе был и легендарный француз Пьер Пуйяд - командир прославленного авиаполка «Нормандия-Неман». Помню, как мы готовились к первой встрече (задорно смеется). Нужно было в районе деревни Шубки, где во время войны базировался этот авиационный полк, воссоздать былую атмосферу, в том числе и капониры - ангары для самолетов. А деревьев там не было вообще, и мы два дня пересаживали туда взрослые деревья и кустарники. Наводили красоту. А еще установили шатры для приема французской делегации. Высокого гостя встречали на границе Смоленского и Руднянского районов. И что вы думаете, красавец Пьер Пуйяд, как только вылез из машины и взглянул на делегацию принимающей стороны, то тут же бросился ко мне, повторяя: «О, Мирей Матье!» И давай обнимать. А я была маленькая, худенькая, с прической - как у французской певицы, может, и похожа. Но, как и все наши, я в шоке: как это так, француз со мной, членом партии, лезет обниматься да целоваться! Второй секретарь обкома Виктор Сергеевич Маслов не знает, как остановить любвеобильного шестидесятилетнего летчика! Намечается международный скандал! Весь сценарий встречи развивается не по протоколу, который должен строго соблюдаться! Француз мне что-то говорит, а я-то его родного языка не знаю! Покраснела, как рак, и только улыбаюсь в ответ. К тому же еще один «грешок» за мной водится - я вообще алкоголь не употребляю, а тем более водку. Меня от нее просто тошнит. Уже сидя за столом, когда поднимали тосты за мир, дружбу, победу, здоровье, меня спасал все тот же товарищ по партии, незаметно меняя полные стаканы на пустые… Потом Пьер Пуйяд приезжал еще раз и, поскольку я ему, видимо, сильно понравилась, прислал мне и старшему сыну визу для поездки во Францию, но как же я, член коммунистической партии Советского Союза, тогда могла поехать в капиталистическую страну? Эта виза до сих пор где-то у меня дома лежит на память, как весточка из советского далека…

Во время запуска САЭС стоял страшный гул и земля колебалась…
- А потом мужа перевели работать в Десногорск, на стройку века - Смоленскую атомную электростанцию. И я, конечно, поехала с ним. Сначала стала старшим товароведом, через три месяца - начальником по продовольствию. Работала там пять лет… Никогда не забуду, как в 1982 году запускали реактор Смоленки. Почти неделю десногорцы не могли спать по ночам, потому что тряслась вся земля и стоял такой страшный гул… Думали, что наши дома - высотные панельки - сложатся, как карточные домики. Но все, слава богу, обошлось.
Мы жили в квартире, которая располагалась на одной лестничной площадке с жильем прославленного Бориса Михайловича Ревы, руководителя управления строительства САЭС, под непосредственным руководством которого были спроектированы и построены все три энергоблока. Более трудолюбивого человека, чем он, я в своей жизни не встречала.

Как И. Е. Клименко в котлован послали
- Не могу не вспомнить и еще одного знакового для всех смолян человека - Ивана Ефимовича Клименко. Это было в конце 1980-х, тогда мы жили в Духовщине. А в эпоху великих советских пятилеток на стройках работали все, в том числе и, как сейчас сказали бы, чиновники любых рангов. Причем по выходным дням. Под лозунгом «Живешь на Смоленщине - будь строителем» возводили в том числе и коровники в совхозе «Савинский». Мой муж трудился там в ПМК (передвижная механизированная колонна. - Прим. авт.).
И как-то раз в один прекрасный день, в субботу, приезжают туда на помощь и работники обкома партии. А там у них мастером был один татарин, большой любитель пропустить матерное словцо.
Так вот, Иван Ефимович приехал, ходит, смотрит, а тут мастер подбегает к нему и давай Клименко своими «фирменными» словечками поливать, мол, что ты тут разгуливаешь, когда все вокруг вкалывают, у нас и своих дармоедов некуда девать! А у Ивана Ефимовича одна рука не действовала, но он взял лопату и полез вместе со всеми котлован копать. Когда этому татарину объяснили, с кем он только что так лихо разговаривал, то он так перепугался, что сразу же сбежал с этой стройки! Мысль у него была только одна: «Все, завтра уволят по какой-нибудь статье!» Но что вы думаете? В понедельник раздался звонок из обкома партии, и этого мастера за его рвение к работе повысили в должности - он стал главным инженером.
Вот такой удивительный человек руководил тогда Смоленской областью. Что касается еды, то Иван Ефимович довольствовался квашеной капустой, салом и картошкой, чего не скажешь о некоторых смоленских партийных функционерах, которые требовали, чтобы на столе у них всегда были дорогостоящие разносолы.

Занималась снабжением всей Смоленской области
- После работы на САЭС моего мужа перевели в Смоленск. И я сначала стала директором продовольственного магазина на улице Ленина, потом директором объединения магазинов первого горпищеторга, а с 1985 года - начальником продовольственного отдела управления торговли. Занималась снабжением всей нашей области.
А моего мужа по линии облвоенкомата отправили на ликвидацию последствий аварии на Чернобыльской АЭС. Командировали на два месяца, но он пробыл там всего 25 дней. Видимо, получил слишком высокую дозу облучения. В 1991 году муж ушел из жизни, и диагноз у него был страшный - рак горла...
Но судьба продолжала меня удивлять. Когда я работала в управлении торговли, то познакомилась со своим будущим третьим супругом. Но тогда он показался мне очень неприятным человеком -
каким-то «надутым индюком». Затем прошло какое-то время, у него умерла жена, и как-то раз мы с ним разговорились о жизни и о былом в дачном автобусе… Вот с тех пор уже 25 лет вместе. В этом году ему исполняется 90 лет. Он человек замечательный, бывший воин-интернационалист - три года служил в Алжире, а потом семь лет в Германии.

Спасает только работа
- Когда в стране начались «веселые» перестроечные времена, я сначала два года работала в налоговой. А потом, по приглашению начальника торгинспекции Эмилии Петровны Смирновой, стала трудиться под ее руководством.
…В 2020 году мне пошел восьмой десяток, но я продолжаю работать, и это не необходимость, а моя душевная потребность. Мне очень нравится то, что я делаю. Хотя вы, наверное, уже поняли, мою судьбу счастливой уж точно не назовешь… Особенно если прибавить к сказанному выше еще несколько тягостных штрихов… Когда умерла моя внучка, у младшего сына Андрея случился инсульт. Теперь он инвалид первой группы - не может даже разговаривать. Ему требуется постоянный уход. Мой старший сын умер от вирусной пневмонии, машина скорой помощи даже не довезла его до больницы… Поэтому меня спасают две мои внучки, две правнучки и, конечно, работа.

Справка «РП»
По подсчетам историков, в концлагере Шталаг («Пятерке») на окраине Витебска было расстреляно и зверски замучено более 100 тысяч человек. В октябре 1944-го на территории этой «фабрики смерти» работала специальная комиссия. Она обнаружила 400 могил, 70 из которых были длиной до 15 м, шириной по 5 - 7 м и глубиной до 5 м. Когда одно из захоронений вскрыли, только в верхнем слое нашли останки 300 узников. А таких слоев было семь… Людей травили в газовых камерах, сжигали в печах, расстреливали, избивали до смерти, морили голодом.