Памятник с орлами. К 205-й годовщине Смоленского сражения

Сквер Памяти Героев огорожен с одной стороны крепостной стеной, как бы прилеплен к ней. Всем ясно, что стена в основе сквера, он вдоль нее тянется.

Крепостная стена – гордость и слава Смоленска. Она создавалась на рубеже ХVI – ХVII веков как западный щит России. Поскольку город много раз разрушался, отстраивался и перестраивался, стена как бы подточена разной важности эпохальными событиями. Сохранились отдельные фрагменты стены. Один из фрагментов - не самый знаменитый, с единственной башней Донец - огораживает сквер Памяти Героев.

На малом пространстве сквера сконцентрировались памятники двух войн, прошедших по городу страшными огненными катками с перерывом всего в столетие с небольшим: Отечественной войны 1812 года и Великой Отечественной войны 1941 - 1945 годов. Как живуч этот город! Как быстро он отстраивается и забывает обиды! Могилы Героев вдоль стены, Вечный огонь, да и музей, где Маша работает, - это недавняя Великая Отечественная. А вот памятник с орлами, бюсты полководцев 1812 года, малозаметная мемориальная доска на месте казни П. И. Энгельгардта - это Отечественная 1812-го…

Маша быстро шла по привычной, выложенной плиткой дорожке вдоль стены - к музею, к памятнику с орлами: он напротив музея стоит. От музея на аллею ложилась большая тень - как хорошо! Стоя в тени, группа людей слушала экскурсовода. Маша тоже остановилась полюбоваться, это был ее любимый памятник.

…Великая армия подошла к городу утром 4 августа (по старому стилю) и остановилась на дальних подступах к крепости. Основные русские войска еще не подошли. В городе находились уже измотанная дивизия гениального Неверовского да корпус храбреца Раевского. Это блестящие войска, но в сравнении с французами их было очень мало.

Город сжался, напрягся: ниже стали деревянные домишки, тусклее позолота на куполах церквей, жестче ощетинились зубцы на крепостной стене. В печали был город и в смятении. Этот город на западном рубеже страны, преимущественно деревянный, одно-, двухэтажный, но с возвышающимися куполами нарядных церквей, с красивыми каменными зданиями в центре, опоясанный все еще мощной, хотя и потрепанной изрядно битвами и временем стеной - с полуразрушенными оборонительными валами, с давно выломанными въездными воротами, - этот город, в котором проживало 15 тысяч жителей, в первые дни августа 1812 года как бы присел, сжался от ожидания и страха. Жители стали собираться в дорогу. Уехать до начала сражения, однако, удалось далеко не всем.

На рассвете 4 августа, бросив все городские документы и архивы, бежал в Тверь губернатор барон Аш. Почти одновременно с губернатором уехал архиепископ Ириней. Он увозил с собой чудотворную икону Одигитрии. Примеру губернатора последовали другие чиновники. Воры тоже находили способ уехать. У иерея Одигитриевской церкви Никифора Мурзакевича в первые дни августа украли лошадь. Жена его умерла в нынешнем марте, и после этого отец Никифор вроде как не в себе был: 20 лет прожили душа в душу, он не мог представить себя без нее… А когда новая беда грянула, очнулся: о детях думать надо. Только собрался священник вывезти подальше от опасности своих семерых детей - глядь, а лошади уже нет… Что ж, на все воля Божья - при церкви, значит, останется, приглядывать-то надо… И кузнец Василий Зябрин не уехал. У него лошади вовсе не было, на чем ехать? Пешком бежать с тремя малыми дитями да с матерью обезножевшей - нет, не убежать, куды там! Он в эти дни из кузни почти не выходил - оружие ковал казакам. И кладбищенский сторож Ванька Зотов не уехал – чего и ехать в неизвестность, скитаться по чужим людям… Здеся домишко свой, ужо чему быть, тому не миновать… Авось, даст Бог, и живы останемся! ...

Да что говорить: большинство жителей не смогли покинуть город до начала сражения. Помимо бедности многих, виной тому был отданный ранее приказ Барклая не выпускать людей с имуществом через въездные ворота во избежание паники. А имущество бросить, без всего идти с малыми детьми и стариками в неизвестность – как же это? Нищими скитаться по просторам Отечества, подаяния просить? Большинство горожан, мятущихся, растерянных, застряли в осажденном, ожидающем битвы Смоленске.

Утром 4 (16) августа (по старому стилю) части Великой наполеоновской армии подошли к городу и расположились со стороны Краснинского и Мстиславльского предместий на левом берегу Днепра (район Заднепровья) – перед крепостной стеной. В 9 часов уже и сам Наполеон разъезжал на белом коне по рядам своей армии, обложившей крепость с трех сторон. Русские стрелки бросали камни со стены во французов, пытавшихся перейти через ров. Началась стрельба.

В это утро священника Никифора Мурзакевича призвали причащать раненых. Он пришел к Королевскому бастиону вместе со старшим сыном Костей, который носил святую воду. Все утро оборону на Королевском бастионе, где шли жестокие бои, держал корпус генерала Раевского. Днем подоспела армия Багратиона и расположилась поодаль, у крепостной стены. Ночью обескровленный корпус Раевского подкрепил и отчасти сменил корпус Дохтурова. Бойцы Раевского и Дохтурова стояли насмерть.

В этот же первый день сражения к Смоленску подошла армия Барклая. Армии все же соединились, планам Наполеона разбить их поодиночке, к счастью, не суждено было осуществиться. Находились они, однако, на правом берегу Днепра, вне города. Багратион и Барклай спорили: Багратион хотел дать под Смоленском генеральное сражение, Барклай стремился сберечь армию для Москвы.

К ночи поутихло. Военные убеждали застрявших в городе жителей, что «такого крепкого места ни за что не отдадут», и искали съестные припасы в оставленных хозяевами домах. В 3 часа утра 5 (17) августа (по старому стилю) вновь громыхнули пушки. Вспыхнули деревянные домики на окраинах. Громыхало, вспыхивало, горело весь день. Отец Никифор, отслужив литургию, пошел опять раненых причащать. Вернувшись домой, по его словам, «нашел домашних в смертном страхе»: пули и ядра пробивали стены дома. Повел детей вместе с престарелыми матерью и теткой в расположенную рядом Одигитриевскую церковь, молился там, пока бомба не влетела в церковное окно. После этого с детьми и другими домочадцами перешел в Успенский собор - он крепкий.

Там и другие прихожане спрятались - молились. Город уже весь горел. Бой продолжался до ночи, 17 часов. «В четыре часа начинается жаркая пальба по предместьям. В 5 часов мы отталкиваем неприятеля, идем в штыки, добираемся до прикрытого пути. Тогда битва делается ужасною» - так описывал этот день капитан Франсуа, офицер Великой наполеоновской армии.

Рассудительному Барклаю, поставившему целью сохранить армию, пришлось уговаривать солдат покинуть поле боя. Русские армии ушли на рассвете 6 августа, но они не были уничтожены (как рассчитывал Наполеон). За собой же они оставили пепелище с горами трупов.

Мирные жители, кто оставался в городе и уцелел в бомбежках и пожарах, последовали за покидающими Смоленск армиями. Перед отступлением и зажжением мостов к собору прискакал казак, предупредил, что русские войска покидают город, и предложил горожанам, прячущимся в соборе, если они этого желают, покинуть город также.

Вот описание исхода, сделанное генералом Жиркевичем: «… Толпы несчастных смолян, рассыпавшихся по полю без крова, приюта, понемногу собирались сзади, около нас, чтобы продолжать далее свое тяжелое странствование. Крики детей, рыдания раздирали нашу душу…» Еще более эмоционально выразился Федор Глинка: «Теперь Смоленск есть огромная груда пепла… Мы живем в дни ужаса. Прощай! Может быть, в этом мире уже навсегда!»

Город остался один - без защиты и почти без жителей. Разгромленный и по большей части сожженный, он оглашался стонами раненых, валявшихся на его улицах. Испытания не кончились. Ночью начались взрывы: взрывались пороховые склады. Раненые гибли страшной смертью в огне, распространявшемся от взрывов. Горели оставшиеся дома. Сохранилось несколько домов, церкви, крепостная стена… Да от силы одна тысяча мирных граждан - тех, кто выжил под пулями и ядрами в огне ужасающих двух дней.

В бреши крепостной стены, в ее проломленные ворота входила Великая армия. «В особенно мрачном и ужасном виде предстала пред нами внутренность этого несчастного города. Ни разу с самого начала военных действий мы еще не видали таких картин; мы ими глубоко потрясены» - так вспоминал впоследствии офицер Великой армии Ложье.

«…Дворцы еще догорали и представляли собою только стены, потрескавшиеся от пламени; под их обломками виднелись почерневшие от дыма скелеты сгоревших жителей», - вторил ему Лабом.

Наполеон лично следил за восстановлением моста через Днепр. Был он непривычно хмур. Мрачная дума впервые с начала наступления появилась у него на челе. В тот день он написал Марии-Луизе: «Мой друг! Я в Смоленске с сегодняшнего утра. Я взял этот город у русских, перебив у них три тысячи человек и причинив урон ранеными в три раза больше. Мое здоровье хорошо, жара стоит чрезвычайная. Мои дела идут хорошо».

Экскурсия ушла, а Маша еще постояла. Два каменных орла махали огромными крылами возле всклокоченного гнезда на скале. А мускулистый рыцарь в доспехах уже протянул к гнезду свой меч.

Отрывок из детективно-исторического романа Л. Л. Горелик «Русское сокровище Наполеона».