Про Нелюбовь и эльфов по-смоленски

В Доме актера состоялась  премьера спектакля по пьесе молодого драматурга Ярославы Пулинович «Какие, на х…н, эльфы?» в постановке Марии Вилюновой.

Камерное пространство сцены разделено на пять секторов. Первый – эстрадная площадка, предназначенная для городских праздников. Второй – окно. Третий – дверь. Четвертый – имитация квартиры претерпевшей профессиональную деформацию пожилой артистки. Пятый – многофункциональный. Это и условные театральные подмостки, на которых читают стихи, и тайное место для откровений, бурлящих в сердце.

Пятый сектор волшебный. О волшебстве – позже.

На сцене в красно-бело-черных цветах Инфантилизм, Расчет, Совесть и Хромая судьба.

Амбиции, Надежда, Любовь и Предательство – сквозные эфемерные «персонажи», без труда считываемые за поступками героев постановки.  

На первый взгляд, сюжет пьесы Пулинович «Как я стал…» предельно банален и предсказуем. Помешанная на деньгах девушка вертит влюбленным мажором, тот в отместку увлекается замужней женщиной, которая теряет голову и по зову сердца уходит от мужа. Отдает юному вертопраху, у которого в пятой точке продолжает играть детство (и это в 24 года!) все свои деньги, накопленные на «черный день». Парень ее предает и скрывается с горизонта, прихватив сбережения бездумно и жестоко использованной в своих интересах женщины. Раскаяние приходит слишком поздно.

Да и раскаяние ли это? Скорее, переход в новое бездуховное состояние. Взросление не означает «человеческое» становление человека.

Всего лишь окукливание в циничный кокон, из которого вряд ли вылупится трепетный махаон Любви и Сострадания.

К этой простенькой пьесе нужно долго присматриваться, вслушиваться в авторский посыл в поисках смыслов. Важно понять, с какой целью герои балансируют на неустойчивых движущихся площадках, совершают лихие курбеты и свешиваются из окна. Под стоны и «бормотание» электрогитары (исполнителей главной и единственной мужской роли двое - Александр Кащаев (электро) и Александр Филиппов (акустика)) персонажи спектакля манипулируют друг другом в попытке завладеть сердечным вниманием. Угрожают самоубийством…

Балансирование на поручных и ступеньках «эстрадной площадки», танцы на подоконнике открытого окна – ключ к пониманию того, насколько все призрачно и зыбко в жизни. Достаточно оступиться, и ты рухнешь вниз. Неверный шаг, импульсивный, неправильный выбор - и твоя жизнь изменится навсегда. Искалечишь душу. Изранишь свое сердце и все то, что живо и истекает кровью в груди другого человека, подпустившего тебя слишком близко.

Изменишь представление о самом себе и тех, кто тебя окружает.

Что сразу сбивает с толку? Первый акт постановки хаотичен, аморфен и фрагментарен, восприятие разбивается чрезмерным многословием героев. Инфантильный мажор Саша без всякого удержу пускается в пространные «дневниковые» монологи, суть которых – помочь зрителю разобраться в сложных перипетиях своей мятущейся полудетской души.

Отношения между героями, их характеры кажутся надуманными и плоскими, и тонут в словесных эскападах. Критическое положение спасает явление Заслуженной артистки России Галины Круть – мощнейшего театрального локомотива драматического театра. Картонная пустота тела спектакля взрывается с выходом ее трагикомической героини Арины Аркадьевны (матерящейся, ерничающей, хохочущей) в узкое сценическое пространство и расширяет его до внутренней Вселенной, изуродованной вероломством руководства ТЮЗа. И… алкоголизмом.

Маша (Людмила Моткина) пытается спасти свою нелепую и такую щемящее - трогательную мать от безумия. Саша протягивает ей руку помощи – предлагает написать для потерявшей надежду матери пьесу. Тогда она, возможно, ухватившись за эту иллюзорную ниточку, вновь почувствует себя нужной Театру и людям…

Без театра у Ирины Аркадьевны, мечтающей сыграть королеву эльфов Титанию в «Двенадцатой ночи», и жизни нет.

Нет, я не пытаюсь «утопить» начинающего режиссера. Напротив, хочу помочь «ампутировать» мешающее восприятию излишнее обилие реплик и уйти в плоскость поиска ярких, выпуклых образов. Визуализировать действие метафорами, отражающими состояние персонажей. Отказаться от каши слов в пользу пластики и звука.

Подобные режиссерские находки неожиданно появляются во втором акте.

Вилюновой все-таки удалось отразить духовный коллапс в душе ранимой, поверившей в любовь Маши. Той, что скинула панцирь скучной черной одежды и раскинула руки-крылья, купаясь в ангельской кисее в призрачном свете искрящихся снежинок, ворвавшихся из распахнутого окна прямиком в ее доверчивое сердечко…

Поймать и заострить внимание зрителя на моменте угасания света в подленьком «хорошем мальчике» Саше, который не принимает чувство героини Людмилы Моткиной. Боится его и сбегает с ее деньгами, пытаясь вернуть пустоголовую стрекозу Майю (Любовь Чистякова), сняв для нее квартиру на Машины пожитки.

Образная атмосфера густеет, зримо становится вязкой. И здесь уже, вполне возможно, уместна «дневниковость» пространного Сашиного монолога. Веселая авантюра оборачивается трагедией.

Игры закончились.

В чем же заключается волшебство пятого сектора сцены? Чтобы охмурить очередную пассию, Саша придумал красивую сказку: водит своих избранниц на уединенную площадку послушать пение… эльфов, доносящихся откуда-то из-под земли. Вот только  услышать их могут только чистые сердцем люди. Маша (и даже Майка, хотя она могла соврать), слышали голоса эльфов.

Время сказок песком ушло сквозь пальцы. В финале бывший романтик и мятущийся пустослов, наконец-то повзрослев, равнодушно произносит: «Какие, на х…н, эльфы?..».

Нет больше детства. Холодный расчет и цинизм разрушили красивую сказку. И судьбы обманутых, преданных Маши и ее матери, погрузившейся во тьму безумия.

Фото Сергея Покровского.