Фоторепортаж
Видео
Чеховская «Чайка» в интерпретации заслуженного деятеля искусств Республики Беларусь Виталия Барковского - чудо. Восторг! Сумасшествие, цепями смыслов приковывающее внимание к сцене. Сценическая геометрия, проверенная алгеброй режиссуры, рождающая алхимию чувств.
Каждая мизансцена «пьесы в пьесе» - филигранная.
Кажется, что Барковский разыгрывает жестокую шахматную партию, виртуозно расставляя и передвигая по полю фигуры артистов. Искусно манипулирует живыми фигурами, за которыми стоят невыплаканные слезы, страсти и страстишки, бессмысленно прожитые жизни, нереализованные желания и горькие последствия Нелюбви.
И не верится, что «Чайка» - комедия, столько в ней загадочных парадоксов и противоречивых хитросплетений, приближающих повествование отнюдь не к драме, а к высокой трагедии загубленных душ и похоронам искр света, живущих в человеке. Искр, силой обстоятельств превращенных в зловещие болотные огни.
Выхода из лабиринта страданий нет. Вернее, он есть, но через прицел ружья, спусковой механизм которого уже давно взведен невидимой и безжалостной рукой.
Окровавленная чайка на сцене, бессмысленно загубленная Треплевым, предвестник личного Апокалипсиса парящих в космической невесомости одиночества героев пьесы.
Любовь в «Чайке» - триггер печальных человеческих взаимоотношений, не имеющих развития и фатально чахнущих в пустоте. «Чайка» пропитана атмосферой личностного сердечного неблагополучия, в ней нет, и не может быть счастливых людей. А смех… Да, здесь все же нашлось место смеху. Александр Кокшаров в роли управляющего имением Сорина зажигательно и сочно ярок, в ударе куражится на сцене, с поразительной легкостью снимая бодрящие аплодисменты.
Барковский строит «Чайку» на контрасте динамики и статики, черной сцены и белоснежных, пастельных тонов одежд персонажей (к созданию костюмов приложила руку Светлана Архипова), имитирующих птичий полет (изысканные и безупречные пластические этюды выполнены режиссером на высочайшем уровне – без ложного пафоса, каждая являет собой истинную жемчужину постановки). Применение сценического «рапида» (если, конечно, это сравнение в данном случае уместно), создает атмосферу невесомости, парящих в воздухе крыльев – развевающихся рукавов людей-птиц, которым ближе к финалу станет невозможно дышать – кислород выжжен, трагическая развязка близка. Кто-то из рукокрылых должен непременно погибнуть в этом безвоздушном и холодном пространстве Нелюбви. Примечательно, что авангардист с мировым именем крайне щадящее относится к шедевру русской классики, не превращая ее в перфоманс, но обогатив оригинальными авторскими извилистыми ходами.
Постановка выкатывается на сцену душераздирающим декадентским маршем читки «Последней пьесы Треплева», ходульной демонстрацией безжизненных потуг на творчество, имитацией реальной жизни, такой далекой от нее, смешной и резонерской одновременно.
Легко ли зрителю продираться сквозь «хаос образов и грез», считывать подтексты и разбираться в сложных взаимоотношениях не желающих услышать друг друга героев, не знаю.
Могу сказать одно. Сквозь визуальное наслаждение сценическим действом прорастает рациональное зерно, затейливое смысловое кружево которого обволакивает сознание, заставляет сопереживать и неумолимо ведет к катарсису. К очищающим слезам, вызванной драматургией, пронизанной акварельной грустью и рефлексией!
Несколько слов о построении мизансцен и диалектике выражения внутренней сущности конфликта постановки и ее эмоционального воздействия, композиционной разработке как массовых сцен спектакля, так и сцен «малонаселенных», решении пластической разработки образов и художественных замыслов.
Объяснение Ирины Николавны Аркадиной (Людмила Моткина) с беллетристом Тригориным (Юрий Гапеев) можно вполне расшифровать как смелую эротическую сцену, шокирующую разрывающей душу трагической обнаженностью угасающего женского естества.
В экстазе показного бесстыдства актриса извивается, забрасывает ноги на бесстрастного Тригорина, имитируя откровенный половой акт. И как же невыразимо грустно становится от сконцентрировавшегося вокруг нее облака белого света, имитирующего позднюю любовь, черной пустоты одиночества!
Не менее страшна пугающей безнадежностью сцена игры в лото. «Молчаливые рыбы» аквариума русской жизни, собравшиеся за столом, изображают веселье, пьют и время от времени выкрикивают номера лотов. Вопрос, брошенный в зрительный зал: «А есть ли здесь живые лица?», наполняется глубинным смыслом.
И как же пугающе прекрасна пляска нетрезвой Аркадиной – птицы с перебитым крылом, - изображающей лебедушку! Танец – искаженный, неровный, нарочито далекий от идеального скольжения по сцене. Хромает лебедушка, не плывет!
А встреча Константина Треплева (Александр Барковский) с выгоревшей дотла Ниной Заречной (Анастасия Татаринова), что вернулась из Москвы, расставшись с иллюзиями? Причудливая игра света превращает персонажей спектакля в композицию фигурок, выполненных из фарфора (быть может, из грубо расписанного фаянса?). Не люди – опустошенные, выпотрошенные реалиями жизни и несбывшимися надеждами статуэтки. У каждого – своя нестерпимая боль и свой внутренний ад.
«Я - чайка. Нет, не то... Помните, вы подстрелили чайку? Случайно пришел человек, увидел и от нечего делать погубил...».
«Зачем вы говорите, что целовали землю, по которой я ходила? Меня надо убить…».
Танец сверкающей опереточной мишурой Нины на столе – жирная точка в ее личной трагедии.
Финальная сцена – пафосный вынос имитации крышки гроба.
Ружье выстрелило.
Все чайки убиты.
Все чайки в крови.
P.S.
Наградой за чудо на сцене Виталию Михайловичу и артистам стала заслуженная овация.
Однако нашлись те, кто шипел, да и не шипел даже, а бросал реплики с места, которые вполне могли услышать на сцене: «Зачем это? К чему? Ничего понять не могу, время потрачено зря!»
Театральный язык – штука сложная, его, как генетический (лингвистический) код, нужно учить всю жизнь. Почему-то вспомнились слова из песни Вертинского: «Вынимая билетики счастья, я смотрю в несчастливые лица.
И под гнусные звуки шарманки мне мучительно хочется спать…».
Совестно стало за чье-то бескультурье и откровенную глупость, неуважение к коллективному титаническому труду, подарившему городу спектакль, дающий богатую пищу для размышления.
Счастье в том, что сегодня, здесь и сейчас смоленский зритель имеет возможность прикоснуться к современному театральному искусству, вознесенному на мировой уровень, не покидая провинции.
«А есть ли здесь живые лица?»
Есть, Виталий Михайлович, есть!
Читайте нас в Телеграм
Читайте нас в Дзен
