Андрей Звягинцев: «Я люблю свою Родину и уже устал это повторять»

Второй день киносмотра «Золотой Феникс» запомнился смолянам встречей с обладателем главного приза Венецианского и лауреата Каннского кинофестивалей, двукратного номинанта на премию «Оскар» в категории «Лучший фильм на иностранном языке» (и, что особенно приятно, дважды лауреатом Гран-при фестиваля «Золотой Феникс»  за драмы «Елена» и «Нелюбовь») Андреем Звягинцевым.  

В 2014 году Андрей Звягинцев взорвал своим лишенным компромиссов «Левиафаном» сознание зрителя, выступив с мощнейшим художественным высказыванием о политическом и мировоззренческом укладе современной России. «Левиафан» - фильм о распаде человеческих душ во Вселенском масштабе, в котором режиссер говорил «о сейчас». «Левиафан» стал нечто большим, чем памфлет о коррупции, произволе власти и равнодушии церковной верхушки к бедам и чаяниям простого человека. Режиссер задался глобальным вопросом, где же он, всевидящий Бог, который допускает безжалостное уничтожение маленького человека, пытающегося отстоять правду? И… не был понят зрителями. Отзывы на фильм, который вышел на большой экран в феврале 2015 года и был выложен в сети Интернет, привели Звягинцева в состояние шока.

«Я думал, что говорю с людьми об их проблеме, об извечном нашем несчастье, о несправедливости государства, как Молоха, который перемалывает наши кости, и я не знаю, сколько времени он будет насыщаться нашей кровью, - признался Андрей Звягинцев шестого сентября в Смоленске. - И вдруг – такая реакция! Иллюзии рухнули».

Об этом, и о многом другом говорил всемирно известный кинорежиссер со смоленским зрителем.

   «Тарковский – это то, с чем я живу вот уже семнадцать лет…»

Кинокритик Андрей Плахов, присутствовавший на премьере «Возвращения» в Италии, рассказал весьма любопытную историю. Как только итальянская публика увидела героя Константина Лавроненко, лежащего в позе «Мертвого Христа», в зале зашептали: «Мантенья, Андреа Мантенья!», за что Звягинцеву сразу же прибавили баллы.

А все дело в том, что в позе Криса Кельвина («Солярис»), лежащего на кровати в костюме астронавта, угадывалось композиционное построение полотна итальянского мастера XV века Андреа Мантенья «Мертвый Христос». Тарковский цитирует живописца, а Звягинцев – Тарковского. Режиссеру хотелось, чтобы зритель узнал это полотно, именно поэтому он обнажает торс Константина Лавроненко!

- Ваши картины вызывают ассоциации с фильмами Андрея Тарковского...

- Тарковский – это то, с чем я живу вот уже семнадцать лет. Семнадцать лет назад, шестого сентября 2003 года в Венеции я получил Золотого льва за картину «Возвращение», и в «Коммерсанте» была опубликована статья Андрея Плахова «Иваново и Андреево детство». С тех самых пор и проводят параллели между мной и Тарковским. Это тоже был дебют, героев фильма, да и режиссеров зовут одинаково…

Потянулись рифмы, совпадения, которые и до сих пор еще тянутся.

- Ваши работы отличаются глубоким реализмом. Тарковский, чтобы его достичь, мог сжечь живую корову. Смогли бы вы сжечь корову?

- Некорректность вашего вопроса даже в сличении двух режиссеров, я к этому уже привык, а в том, что невозможно предугадать, на что ты сможешь решиться. Я слышал, как работают режиссеры, делая вещи, которые мне казались в свое время непозволительными или невозможными. И я понимаю, почему они были сделаны. Некоторых вещей я бы не сделал.

Эту историю мне рассказала кастинг – директор, с которой мы работали над фильмом «Возвращение». Мизансцена такая: в день съемки маленькой актрисе подарили флакон духов. Девочка была счастлива! Она не знала, что камера была уже выставлена. Режиссер напомнила девочке о своем подарке: «А где духи? Дай мне их на секундочку!» Та доверчиво протянула ей флакон…

Режиссер разбила флакон вдребезги! Малышка расплакалась, а режиссер крикнула оператору снимать это состояние. После съемки эпизода женщина, как фокусница, вынула из кармана точно такой же флакон духов и вернула их девочке.

Рассказав мне эту историю, директор по кастингу спросила: «Вы не будете так поступать с Иваном и Андреем на съемках?» Я заверил ее, что не буду.

Что касается Тарковского и коровы, точнее, не коровы, а лошади - если вы видели полную версию «Андрея Рублева» «Страсти по Андрею», там есть еще более страшный эпизод. В кадре погибает лошадь...

Оператор Андрея Тарковского Вадим Юсов рассказывал, что «вся группа в ужасе разбежалась со съемочной площадки, а я продолжал снимать, потому что смотрел в окуляр, и эта чудовищная реальность для меня по ту сторону кадра».

Про эту лошадь было много разговоров и споров. А корова… Даже не знаю, нуждается ли режиссер в этом оправдании. Животное обмазали асбестом и подожгли. Оно не пострадало от огня, но пережило страшнейший стресс.

У Элема Климова в драме «Иди и смотри» в кадре трассирующими пулями насквозь прошивают корову. Мне рассказал об этом актер, он стоял рядом с привязанной к бетонной опалубке коровой. В каком же он был шоке! А «Апокалипсис сегодня» Форда Копполы? Когда одним взмахом огромного топора в кадре отрубают быку голову?

В кино огромное количество подобного рода материала.

- Судьба одного из героев фильма «Возвращение» печальна, он погиб. Как это произошло?

- Володя Гарин, сыгравший старшего брата Андрея...

25 июня 2002 года мы сняли первый кадр драмы «Возвращение». Ровно через год, в этот же день Володя Гарин утонул. Вышел на резиновой лодке на середину небольшого озера Осиновецкого, нырнул с лодки и не выплыл. Его нашли на дне. Там и глубина - то небольшая, всего четыре метра…

Товарищ Володи остался на берегу.

Такая судьба.

- Какое воспоминание из детства произвело на вас самое сильное впечатление?

- Воздух был чище, и люди светлее...

В 2011 году я встречался с Владимиром Познером и, вспомнив документальный фильм «Я и другие», записанный на студии «Киевнаучфильм» в 1971-м, посоветовал Познеру его посмотреть.

«Я и другие» - интересный научный психологический эксперимент над школьниками и студентами вузов. Я впервые увидел эту картину в 2010 году, а ведь с момента съемки прошло 30 лет. Отчетливо помню это время... Я узнавал себя и людей, которые населяли это пространство. Посмотрите этот фильм именно в этом аспекте! Какими мы были интересными людьми! Я наблюдал изменение человеческого вида, почти наверняка меняясь сам. Все, чем мы сейчас дышим, - настороженность, разобщенность, агрессия, хайп… Речь не идет о ностальгии и желании вернуться в прекрасное советское далеко. Нет, совсем нет! Просто очень интересно видеть, как меняется человек.

     «Сделать смелое высказывание, которое затрагивает болевые точки нашей жизни, проблематично...»

          «Елена», патриотизм и «заказуха»

Хотя Андрей Звягинцев не раз говорил, что не задумывал «Елену» как фильм из разряда социальных, вышло иначе. «Картина родилась из предчувствия грядущего ужаса, коллапса, готового накрыть общество, - обмолвился в 2011 году режиссер на кинофестивале в Смоленске. - Когда деньги определяют нравственные ценности, человеческая жизнь превращается в жизнь животного. Все вопросы сегодня решаются с помощью денег, все продается и покупается. Даже жизнь человека…!»

- Если вам предложат снять «заказуху», возьметесь?

- Я не понимаю, что такое «заказуха». Заказ за деньги? Ни одна моя картина не была кем-то заказана, исключая предложение сделать совместный проект. Я говорю о фильме «Елена». Эта картина как раз и родилась благодаря замыслу молодого британского продюсера, который задумал осуществить амбициозный проект в Европе, Азии, в Северной и Южной Америке. Он захотел создать блок из четырех полнометражных фильмов, объединенных общей темой Апокалипсиса.

Мы полтора месяца обдумывали с моим другом и соавтором Олегом Негиным предложение британца и, перебрав всевозможные идеи, пришли к выводу, что будем снимать фильм об апокалипсисе человеческой души. Это, пожалуй, единственный случай, когда инициатором всех событий был продюсер.

Вероятно, под «заказухой» вы понимаете нечто ангажированное, на злобу дня? Таких фильмов я не делаю.

- А патриотическое кино? Разве это не «заказуха»?

- Здесь нужно разбираться с понятием «патриотизм». Мне это понятие ближе в том, как его видит Лев Николаевич Толстой. В этом смысле я нахожу все свои фильмы патриотичными.

- В ваших фильмах отражена безысходная действительность. Неужели вы не хотите снять что-нибудь светлое?

- Любимый вопрос! Я его обожаю. Есть два взгляда на то, как должно быть устроено драматическое повествование. Первый путь – рисовать человека таким, каким он должен и призван быть, создавать некий идеал. Когда в финале картины ты даришь зрителю утешение (я называю это «уколом новокаина»), что все будет хорошо, и в тебе есть ресурс, как и в героях фильма, которые в финале преобразились. Но есть и другой путь, второй. Он говорит о том, каким человек является, какой он есть. Без этого возгона, без мечты об идеальном человеке. Это - возможность поставить сложные вопросы перед человеком, на которые придется отвечать ему самому. Вместо него никто – ни режиссер, ни сценарист – не ответит на эти вопросы.

Мне кажется, что подход, не дающий разрешения, гораздо сильней работает в зрителях.

- Сегодня очень сложно сделать честное кино…

- Особенно в последнее время, когда пространство творческой свободы схлопывается. Мне кажется, вы это и сами ощущаете. Цензура входит в свои права, и уже давно.

Сделать смелое высказывание, которое затрагивает болевые точки нашей жизни, очень проблематично. Пробить такие замыслы крайне нелегко. При всем желании продюсера сотрудничать с тобой, ему трудно в силу названных мною выше причин решиться на некоторые вещи.

«Левиафан» пропитан жаждой справедливости по отношению к человеку!»

«В Книге Иова есть фраза: «Земля отдана во власть нечестивцев», - сказал на презентации драмы «Елена» в Смоленске в 2011 году Андрей Звягинцев. - Те, кто во власти, по определению ветхой книги, нечестивцы. С ними нельзя иметь дела. Никакого, и никогда. Если ты в состоянии отгородиться от политики, считай, что уцелел».

Первоначально сценарий драмы «Елена» назывался «Нашествие варваров» - фреска о нашествии безжалостных чудовищ, орды которых в любой момент могут ворваться в ваши жилища. И такой момент наступил. Из недр сурового Баренцева моря действительно является кит, но не библейский Левиафан, а чудовище, глубина алчной глотки которого сопоставима лишь с морской пучиной. Левиафан, которого олицетворяют мэр северного городка Прибрежного и местная круговая порука, в которую включены не только силовые структуры и суд, но и церковь. Остаться в стороне невозможно: Апокалипсис, предсказанный Звягинцевым в его предыдущей работе – драме «Елена», уже наступил.

Парадоксально, но именно «Левиафан» до сих пор заставляет зрителя усомниться в любви к России.

- Вы любите Россию?

- Да, конечно! У меня другого ответа нет. Другой вопрос, как эта любовь выражается, и каким образом я рефлексирую на тему нашего с вами общего бытия. Я здесь родился и живу всю свою жизнь, это моя Родина и мой язык.

- Не кажется ли вам, что западные награды, будь то Венецианский лев, в последнее время дают только тем, кто вскрывает нарывы российского общества?

- Я люблю свою Родину и уже устал об этом повторять. Просто моя любовь, наверное, выглядит странным образом, рефлексируясь зеркально.

Вспомните взгляд на реалии XIX век русской литературы. Что говорит Николай Васильевич Гоголь в «Мертвых душах», рассказывая о своих современниках, Коробочке и Чичикове? А если бы мы жили в то время, что поведал бы о нас Салтыков – Щедрин? Неужели и он с Гоголем тоже Нобелевскую премию хотел получить? Они просто видели, как устроена жизнь в России. И - все! Сбросили с глаз розовые очки мечты о человеке. Правда, Гоголь в последние годы жизни их приодел снова – достаточно вспомнить письмо Белинского после «Выбранных мест из переписки с друзьями». Это, своего рода, заблуждение, и я в данном случае солидарен с Белинским, а не с Гоголем. Потому что именно в первом томе «Мертвых душ» он жег сердца, как завещал Пушкин, рассказывая людям, как они живут, какое бытие их окружает, и что они творят!

Фильм «Левиафан» весь посвящен, пропитан жаждой справедливости по отношению к человеку. Неужели это не очевидно? Все, что случилось в 2015 году после того, как картину вывалили в Интернет, и все, что последовало после, привело меня в шоковое состояние. Я не понимал, что происходит. Я думал, что живу в другой стране, среди людей, которые согласны со мной.

Я был оглушен, потому что думал, что зритель – не чиновник, не властитель, не так называемая элита, - а простой, маленький человек, как мы привыкли говорить вслед за Гоголем, поймет меня и услышит. Я был просто повержен реакцией зрителей на мой фильм!

Когда какой-то одиозный господин, выступающий на телевизионных ток-шоу, во всеуслышанье заявил, что «господину Звягинцеву нужно выйти на Красную площадь и попросить прощения у всего русского народа». А кто-то в сети анонимно, благо Интернет дает такую возможность, ответил: «Да что там просить прощение, ствол ему в затылок, да и все…».

Что за времена пришли, когда нужно кровью расписываться под словами, что ты любишь свою Родину? Что это такое?! Что с нами происходит?

              «Фильм рождается в интимной глубине»   

- Нужно ли толковать, обсуждать фильмы сразу же после просмотра?

- Если человек в этом нуждается, можно попробовать ему помочь. Чем, собственно, и занимаются кинокритики. По сути, они являются своего рода… врагами кино. Или могут ими обернуться. Как мне кажется, критики должны выполнять функцию спутника зрителя, которые подсказывают, куда смотреть, прокладывают тропы к смыслам, которые зритель по каким-то причинам не уловил.

Хочу сказать одно «но». Бывают такие фильмы, посмотрев которые ты готов говорить. А бывают и такие, после которых обязательно нужно молчать. Просто ничего не говорить! Совсем! Не говорить и не слушать! Когда в тебя вошел такой особенный фильм, он начинает распускать свои лепестки, оживая внутри вас. Тогда лучше молчать. Это – чудо, которому нужна тишина.

И таких событий в моей жизни было много. Никогда не забуду картину Антониони «Приключение» - фундаментальный фильм, который изменил мою судьбу. Я ничего не знал об авторе. Я понятия не имел, кто такой Микеланджело Антониони. Вышел из кинозала в вакууме, в состоянии грогги, словно получивший удар в подбородок боксер. Я был буквально раздавлен этим фильмом!

Впечатление от картины должно настояться, как хорошее вино. Только тогда, когда в тебе появилась твердость интерпретации личного видения, можно о чем либо говорить. Вопрос «Что вы увидели?», следующий сразу за финальными титрами, неуместен. Это не тот путь! Фильм рождается в интимной глубине.   

        «Я кровью за невиновность Серебренникова подпишусь»

- Три года назад в «Гоголь-центре» шумел спектакль Кирилла Серебренникова «Машина Мюллера». Как вы относитесь к его творчеству?

- Я не буду давать никаких комментариев о коллегах. Это – аксиома, даже в интимной беседе делать подобное этически непозволительно! Высказываться насчет спектакля «Машина Мюллера» также не стану. Сегодня Кирилл находится в таком положении, что его только поддержать нужно. Убежден: в заведенном на Серебренникова уголовном деле нет состава преступления. Я вижу, как он горит, делая свои спектакли в огромном количестве, и ему просто не до того, чтобы делить какие-то деньги. Я кровью за невиновность Серебренникова подпишусь. За что его судили целый год? Чистой воды политика!

            «Создавать фильмы ради каких-то призов - огромное заблуждение!»     

- Назовите пять фильмов, которые, на ваш взгляд, должны увидеть каждый!

- Боюсь, назвать пять картин очень мало. Обычно просят десять. Конечно же, ключевые фигуры в так называемом «списке Звягинцева» – это Микеланджело Антониони, Робер Брессон, Ингмар Бергман, Акира Куросава, Эрик Ромер.

Список составлялся давно, и тогда я еще не был настолько плотно знаком с режиссером, которого считаю могучей фигурой в мире кино, - это Пол Томас Андерсон («Нефть», «Мастер» «Призрачная нить»). Среди российских Отар Иоселиани, Андрей Тарковский, Алексей Герман-старший.

Есть фильмы, которые произвели на меня огромное впечатление – «В огне брода нет» Глеба Панфилова, «Монолог» Ильи Авербаха. «История Аси Клячиной, которая любила да не вышла замуж, потому что гордая была» - совершенно фантастический фильм Кончаловского!   

- Есть ли у вас желание срежиссировать свою жизнь?

- В определенном смысле ты сам являешься частью режиссерского замысла и, моделируя свою жизнь, выбираешь стратегию поведения, начиная от политического контекста и заканчивая эстетическим. Естественно, что существует какой-то другой большой режиссер, которого принято называть Архитектором. Он вмешивается в твою режиссуру и создает свой узор, но нужно сознавать и верить, что ты действуешь в соавторстве с ним.              

- Может ли великий режиссер принадлежать одной женщине?

- С месяц назад я посмотрел достаточно новый документальный фильм о Бергмане, вот уж он не принадлежал никому, кроме своих фильмов! Беспристрастный, отчаянно честный взгляд на режиссера. Просто эти люди у всех на виду, но живут такой же жизнью, как и мы с вами.

- Сейчас у вас есть работа? Если не секрет, на что живете?

- Живу на остатки от прошлых работ. У нас в марте прошлого года был запущен проект, и мы прошли очень длинный путь, пытаясь его реализовать. Подготовительный период завершился… ничем. Незадолго до пандемии, в декабре прошлого года продюсер отказался от проекта, и причина отказа от меня ускользает.

Думаю, что мы все переживаем ощущение растерянности. Ситуация с пандемией выбила из колеи, ударила по экономике, по нашим кошелькам, связям и отношениям.

Слава Богу, у меня было чем занять себя в самоизоляцию – я очень интенсивно работал над книгой, которая должна выйти до конца этого года. Это – большой, развернутый, я бы сказал, огромный разговор о «Левиафане». Шесть дней по шесть семь часов мы встречались с автором этой идеи, и я рассказывал о каждом кадре фильма. Я даже не мог себе вообразить с какой перфекционистской детализацией, подробно, в профессиональном ключе Максим Марков будет меня пытать! Я три месяца редактировал эту книгу, закончив редактуру в конце июля. Работа над книгой помогла отвлечься от неприятных событий и терзаний. Параллельно мы занялись реанимацией очень важного и нужного для меня проекта, и продолжаем двигаться в этом фарватере. Надеюсь, что встанем на ноги и осуществим его!        

- Вы не планируете набрать в Смоленске режиссерский курс, чтобы и ваши выпускники получали награды на международных конкурсах, как ученик Сокурова Кантемир Балагов?

- Как будто человек идет в кино для того, чтобы получать призы! Думаю, тут другой случай. Балагов любит кино, всегда мечтал его делать и рано созрел, но - не для наград. Создавать фильмы ради каких-то призов - огромное заблуждение прессы и обывателя, который не знает, как устроен механизм творчества, и не способен понять, что люди делают фильмы для иной цели.

Сомневаюсь, что в ближайшее время я буду набирать режиссерские курсы, у меня слишком много забот со своими замыслами и проектами. Заниматься с людьми, учить их - дело очень ответственное, для этого нужно иметь педагогические свойства характера и натуры, уметь не навязывать свою методику и видеть в ученике его собственный талант, помочь ему в его развитии. Я пока не вижу в себе такого дара.

Фото: яндекс