Ершичи. Путевые заметки…

В изрядно заросшей осокой речке Ипуть и сейчас много ершей. По старинному преданию, эта маленькая колючая рыбка дала название самим Ершичам, в истории которых ярким пятном выделяются две даты. Первая - 1730 год, когда помещики Лайкевичи вместе с усадьбой построили здесь церковь во имя св. Симеона Богоприимца и Анны Пророчицы, благодаря чему деревня получила статус села.

Следующее «повышение» произошло уже в 1972-м, когда Ершичи стали столицей пусть и самого маленького, но самостоятельного административного района Смоленщины. Есть и еще одна дата - 8 августа 1941 года, зародившая в летописи маленького смоленского местечка отдельный исторический пласт, до сих пор истекающий людскими слезами и кровью. Это начало двухлетней фашистской оккупации, когда сама смерть, воплотившаяся в местных полицаях, заглядывала в каждый дом.

Ершичские земли начались с зеленых сосен на фоне желтеющего леса и бронзовой фигуры солдата, установленной недалеко от Ворги по инициативе «Единой России».

Место выбрали не случайно. В нескольких метрах от асфальта и сейчас еще можно найти остатки немецкого дзота, насквозь простреливавшего эту, во время войны совершенно безлесную, местность. Сколько тут полегло красноармейцев, партизан и просто местных жителей, никто не считал. Да и похоронены не все…

С нашим гидом по району, редактором местной газеты Юрием Познышевым, как и условились, встретились на широком дворе Ворговской школы, где заботливыми детскими руками из саженцев-прутиков взамен почти отжившего свой век заложен молодой фруктовый сад.

- На этом месте стояла деревянная школа, в которой фашисты хотели заживо сжечь местных жителей. Вон там установили пулеметы, чтобы никто не убежал, - показывает Юрий Александрович. - А сейчас поедем к участнице тех событий, слава богу, сегодня у нее самочувствие хорошее.

Память!

Сердцем Мария Михайловна Мухина навсегда осталась на войне, в разведгруппе 5-й Ворговской партизанской бригады имени Сергея Лазо. Были бы силы, и сейчас нашла бы те тропинки, по которым ходила в тыл гитлеровцев. Но когда стрелка на спидометре жизни переваливает за 90, а привычный мир из-за предательства когда-то верных ног сужается до порога дома, с человеком остается только память. Она то дремлет, то выдает такие подробности, от которых и через 75 лет холодеет душа.

Мы удобно устроились в большой кухне-гостиной, и Мария Михайловна привычно вернулась в военные годы:

- В нашем отряде была радистка, Аня. Она жила в Рославле и вдруг почему-то долго не выходила на связь. Командир нашей бригады поставил перед разведкой задачу пройти в Рославль и узнать, что случилось. Кроме этого, надо было определить место расположения склада химического оружия. Командование предполагало, что он находится в небольшом ельнике недалеко от города. Расчет был сделан на то, что нам удастся обнаружить объект с многочисленной охраной, которая не обратит внимания на двух деревенских девчонок.

Ночью мы отправились в путь. Группа состояла из разведчика, радиста, меня и еще одной девушки - Фени Бакутиной. С нами шли два бойца сопровождения. Скоро мы разделились. Разведчик и радист пошли в деревню Большое Кошкино, а мы - в Малое Кошкино. Такой маршрут был выбран не случайно: у Фени в этой деревушке жил двоюродный брат, которого немцы назначили старостой. Лучшего укрытия для партизанской разведгруппы, чем его дом, не придумать!

Ко двору подошли, когда еще не светало. Феня постучала, вышла молодая женщина, спросила: «Кто?» Та отвечает: «Это я, Феня». Женщина ушла в дом, и на крыльце появилась пожилая хозяйка, как потом оказалось, тетя Настя. Она нам открыла дверь, впустила всех четверых: Феню, меня и двух провожавших нас партизан. Феня спрашивает у нее: «Где сам Иван?» Та отвечает: «В подовине, за деревней. Немцы сами на посту не стоят, партизан боятся. Ставят полицаев. А в итоге забиваются все вместе в подовин и пьянствуют со страху, пока не рассветет. Как светло станет, так по домам расходятся». Дождались мы рассвета, вернулся Иван. Феня начала у него выпытывать информацию про склад с химоружием, а тот божится, что нет такого за Рославлем. «Я, - говорит, - среди немцев так уверился, что они со мной самогонку пьют и обо всем рассказывают. Но никогда ни о каком химическом оружии не говорили. У меня есть лошадь с телегой. Я полицай, езжу куда хочу. Поехали со мной, сама все увидишь». В общем, не нашли мы тогда никаких химскладов, да и не существовало их вовсе. Но надо было разведку провести, чтобы точно это знать.

Потом собрались идти в сам Рославль, узнавать, что случилось с радисткой Аней. От Малого Кошкина до города, по партизанским меркам, рукой подать, полтора десятка километров. Перед выходом Иван нас спрашивает, имеем ли мы паспорта и какие? А у нас были паспорта, где вместо подписи - отпечаток пальца. Ну, он нас не отпустил, потому что с такими документами попались бы на первом же посту. Нашел женщину, свою дальнюю родственницу, у которой был настоящий немецкий документ. Я стала объяснять ей, на какой улице живет Аня, а Иван и говорит: «Да это же дом бургомистра. Значит, ваша радистка с ним сошлась и жила. Только их обоих немцы несколько дней назад казнили». И все равно женщина пошла, но мы предупредили ее, что если в окне или около дома увидит какой-нибудь белый лоскуток, чтобы сразу поворачивала назад. Это условный знак, что явка провалена. Так оно и оказалось, белый носовой платок висел на колышке забора палисадника. Пока все выяснили, прошло трое суток. Все это время жили у Ивана, на чердаке его дома. В ночь на четвертые сутки собрались идти дальше, выполнять задание по разведке немецких гарнизонов. Дело было в мае, на делянке возле самого крыльца уже взошла рожь. Когда ночью по этому полю уходили, жена хозяина за нами березовым веником заметала следы.

Путь к лесу лежал мимо березовой рощи. Иван предупредил, что там полицаи часто устраивали засады. Сразу за ней рос большой куст лозы - условленное место встречи с группой, с которой предстояло идти в отряд. Просидели мы под этим кустом с полчаса, как вдруг слышим - шаги, а мужской голос говорит: «Где-то здесь». А у нас из оружия - один барабанный наган, который был у меня. Страшно, если немцы или полицаи, то не отбиться. Эти люди еще немного потоптались, поговорили. Ну, мы по их разговору поняли, что это свои, вышли и вместе отправились в лес. А была весна, все ручьи разлились. Я шла рядом с Василием Андреевичем Четвериковым. Человек исключительной храбрости! Погиб в бою 19 октября 1942 года в Могилевской области, на реке Проне. Подошли к ручью, и он говорит мне: «Давай перенесу, чтобы ноги не промочила». Взял меня на руки, только вышел на середину ручья, а с другого берега окрик: «Стой! Пропуск!» Он от неожиданности и уронил меня прямо в воду. К счастью, это оказались передовые посты партизан. Здесь наши пути разошлись. Его группа пошла дальше в лес, а мы - в деревню Тросно-Исаево, чтобы выяснить, где стоят немецкие гарнизоны. По пути решили остановиться в домике лесника. Это был партизанский пост. Только подошли, а оттуда по нам ударили две пулеметные очереди. Засада! В бой ввязываться не стали, ушли дальше. На подходе к нужной нам деревне встретили директора Тросно-Исаевской школы Рестаула Исаевича Трунова. Он тоже был активным участником партизанского движения и прекрасно знал окружающую местность. Вместе незаметно подобрались к крайнему дому, он постучал. Вышла женщина, рассказала, что в Тросно-Исаево стоит крупный гарнизон фашистов и сюда постоянно подходят все новые части. И вообще, по всем деревням, окраины которых выходят к лесу, много немцев.

Потом мы ушли в лес, к штабу бригады. Пришли туда с рассветом, а в 11 утра уже началась крупная карательная операция, немец попер так, что беспрерывные бои шли несколько дней. А вообще у нас было много разведчиков, которые вроде бы работали на фашистов, а информацию о них передавали партизанам. Например, в отряде был радист Макаров, брат которого служил на железной дороге. И по его сведениям наша авиация несколько раз эффективно бомбила немцев в Рославле.

- Приходилось сталкиваться с предателями, которые лично уничтожали людей?

- Конечно, у нас в Ворге жили три брата Ерашовых. Одного, помню, звали Сергеем, его потом убили. Он расстрелял восемь человек, среди них - мою мать, Ефросинью Беликову и двух ее маленьких деток, три еврейские семьи, Дубновых Розу и Лиду, мальчика 4 лет, бабушку Юры Краснолобова, которой исполнилось 80…, - голос у Марии Михайловны стал срываться, из глаз полились слезы.

Все, хватит! Память тоже бывает беспощадной. Для разрядки ситуации - импровизированная фотосессия в кресле на крыльце дома. Благо погода стояла прекрасная - золотая осень явила себя во всей красе.

От дома Мухиной едем на окраину Ворги, туда, где местные полицаи, резвясь и выслуживаясь перед новыми хозяевами, расстреливали и сбрасывали в яму взрослых и детей. У крайнего дома останавливаемся, дальше с полсотни метров пешком. И вот оно, то самое «лобное место».

Скромный обелиск. Тишина октябрьского леса, насыпь узкоколейки до самых цехов Воргинского стекольного завода.

- В пяти километрах отсюда приказом ЦШПД (Центральный штаб партизанского движения) №0056 от 25 октября 1942 г. была создана 5-я Воргинская партизанская бригада имени Сергея Лазо, - рассказывает Познышев. - Командиром стал Григорий Иванович Кезиков, комиссаром Николай Семенович Шараев, начальником штаба Тимофей Михайлович Коротченков. В этом году - 75-летний юбилей бригады, как и знаменитой Пригорьевской операции. Только никто об этом вспоминать не хочет. Да и в самой Ворге память партизан никак не увековечена, хотя Николай Семенович Шараев после войны всю жизнь отработал на Смоленщине в партийных и советских органах. Можно было бы хотя бы улицу его именем назвать.

И можно, и нужно, но пока единственной памятью и летописью тех лет остается двадцатилетний труд Юрия Александровича Познышева, вылившийся в двухтомник, объединивший в себе полторы тысячи судеб ершичан, доживших до Победы и павших за нее.

Поэтические и фестивальные!

Неоспоримое преимущество маленьких райцентров - что тут никуда далеко ходить не надо.

Вот и до центральной районной библиотеки с любой ершичской окраины рукой подать. Здесь собирается местный поэтический клуб «Вдохновение», созданный библиотекарем Еленой Гончаровой и местной жительницей Татьяной Язиковой. Сначала поэтов в нем и десятка не набралось, но вскоре выяснилось, что литературно одаренных людей в округе немало. Теперь участников более тридцати, некоторые из них приезжают на заседания из Белоруссии, что автоматически делает клуб международным. Такой же статус, благодаря братьям-сябрам, обрели и два проведенных «Вдохновением» фестиваля православной поэзии и песни. Зрителей приходило столько, что мест на всех не хватало. Третий фестиваль должен состояться в феврале 2018 года. Кроме того, уже выпущены два сборника стихов своих поэтов, и готовят третий, не прося на свои мероприятия ни копейки из районного бюджета.

Кроме «Вдохновения», здесь есть еще клубы «Королевна» и «Благодать». Один объединяет женщин, увлеченных рукоделием, физкультурой, кулинарией, ведущих здоровый образ жизни, другой - верующих людей. Вот и одичай тут, попробуй!

Уникальный и коренной

Калитка распахнулась после того, как злобно лающей собаке была дана команда: «Не драть гостей!» После нее пес смотрит на нас недоверчиво, но ведет себя мирно, а его хозяин, Валерий Григорьевич Дымников, приглашает во двор. Даже с большой натяжкой ему не дашь его 88. Коренной ворговчанин и потомственный дворянин, в свои годы домашнее хозяйство он ведет сам. За это соседи считают его уникальным человеком, хотя он себя таковым не считает. Зато уверен, что времена сейчас непростые, поэтому папа, дедушка и прадедушка обязан быть опорой своей семье. А как ею быть, если в Ворге работу найти можно только на собственном огороде? Вот и получается, что две коровы (недавно было три), 20 ульев, 7 кур (пока лиса не похозяйничала, было 17) и поросенок - вовсе не блажь пенсионера, а осознанная необходимость. Ведь с «фермы» Дымникова питаются его пятеро детей, 12 внуков и 19 правнуков!

С небольшого придворка выходим на огород. 30 соток вместе с садом - и ни клочка запущенной земли! Конец октября, уж и ночные заморозки отметились утренним инеем, а огромные красные яблоки до сих пор рдеют на ветках. Хозяин давно позабыл, какие сорта он привил на свои деревья, знает только, что урожая хватает и многочисленной родне, и соседям. А ближайшие земляки, кто еще не совсем «забил» на садово-огородные дела, «подпитываются» у него прививочным материалом. Но особой популярностью у всей Ворги пользуются дымниковские груши.

- Не знаю, какого они сорта, но всем, кто захочет, даром раздаю. Люди берут, кто-то сразу съест, другие на зиму закладывают, очень хорошо хранятся. До февраля - точно. Сейчас они уже закончились. Вот это яблоко попробуй, а потом это, - наклоняет ветки Валерий Григорьевич. - А вообще-то у меня один гектар и 20 соток земли, просто участки разбросаны по разным местам. Сейчас поедем коров смотреть, покажу, а то скажешь, что хвастаюсь. Я на этих землях и скотину выпасаю, и сено заготавливаю. Не вручную, конечно, мотоблок у меня, «Нева». Машина-зверь! Двигатель японский, безотказный, даже ребенок с первого раза заведет. На нем и пашу, и сено кошу, и грузы перевожу. Есть еще «Жигули», у младшего сына скутер, чтобы в Рославль на работу добираться.

И снова едем на окраину Ворги, туда, где руками Валерия Григорьевича добротно отгорожены несколько загонов для коров. А вот и они, две швицкие буренки. Одна осторожничает, не подходит к чужим, а другая, наоборот, норовит познакомиться, понюхать и лизнуть протянутую руку.

- Живем мы нормально. Овощи-фрукты только свои, мед тоже, яйцо из собственного курятника. Одного-двух телят получаем каждый год, так что полтора центнера мяса имеем всегда. Я детям всякий раз, когда приезжают, даю по трехлитровой банке меда, а внукам - по литровой. Ну, это помимо всего прочего, - улыбается хозяин. И вдруг невольно выдает свою главную тайну: - А если не давать, то кто же ко мне сюда ездить-то будет?

Вот она, горькая правда жизни. Быть опорой приходится еще и для того, чтобы тебя не забывали. Изредка новоселья в ершичских деревнях справляют разве что московские пенсионеры, уставшие от столичной суеты.

Остается одна надежда - на восстанавливающийся Воргинский стекольный завод, некогда дававший работу и жизнь всему району. Дай бог, это как раз тот случай, когда можно будет во второй раз войти в ту же реку и не сделать тех же ошибок.