Участковый Потапов

Потапов был участковым милиционером на улице, где жила моя бабушка. Эта окраинная улица вся состояла из частных деревянных домиков. Потапова я знала всегда, на протяжении всех 1950-х годов: этот человек живет в памяти самых ранних моих детских лет, а последний раз я видела его в 1959-м.

Его имя не запомнилось, оно было и не нужно. Звали его Потапов, и больше никак. Думаю, что для той эпохи он был неординарным участковым. Во всяком случае, я совершенно не помню участкового с улицы Ленина, где жила с родителями. Хотя милиционеры появлялись в нашем доме нередко: некоторые соседи, выпив, буянили, нищие бывало устраивались спать при входе на чердак, да и серьезное ограбление случилось однажды в нашем подъезде - причем грабителем оказался близкий сосед. Милиционеры, конечно, приходили, опрашивали. Но индивидуально, конкретно ни один милиционер не запомнился. А Потапов запечатлелся в памяти на всю жизнь.

Вот он идет чеканным шагом по вверенной ему Большой Краснофлотской – широкие темно-синие галифе, заправленная под ремень на подтянутой фигуре гимнастерка, блестит на солнце околыш фуражки, блестят всегда хорошо начищенные сапоги. Лицо помню без конкретных черт: медальное, жесткое - вот и все. Прямые волосы под фуражкой. Через плечо наискосок, перерезая поясной ремень, - кожаный планшет (тогда это слово обозначало офицерскую полевую сумку, а не компьютер). Сколько ж лет ему было?.. Скорее всего, где-то от сорока пяти до пятидесяти пяти. По всей вероятности, он успел побывать на войне.

Потапов обходил свой участок регулярно. Эта вытянутая вдоль Днепра улица с одноэтажными деревянными домиками, конечно, требовала присмотра. Помимо разбирательств по конкретным происшествиям, участковый следил за порядком в целом, включая чистоту улицы. Некоторые эпизоды помню более всего. Никаких ящиков для сбора мусора на улице не было, ничего не вывозилось.

С мусором население должно было справляться своими силами: что можно - сжигать, а что нельзя - перерабатывать в удобрение для огорода (они были у всех). Возможно, поэтому жители то и дело выбрасывали какую-нибудь не поддающуюся переработке дрянь (вроде сплющенного оцинкованного таза) на улицу или же спонтанно устраивали мусорные кучи на лугу в конце огородов: кто-то выбросит там тихонько мусор из ведра, а за ним так же поступит другой, третий. Глядь, куча мусора уже превратилась в неорганизованную помойку, и над ней летают крупные навозные мухи. А вывозить кто будет? Потапов?

Не знаю, кто вывозил, - возможно, что и Потапов… Потому что разгон после этого он устраивал большой. Устанавливал (определял всегда!), кто выбрасывал, когда выбрасывал, взимал штраф и, главное, кричал весьма грозно, по-командирски на виновных. Он проходил по улице - сверкала фуражка, вспыхивали отраженным солнечным светом сапоги, извергали молнии горящие гневом глаза. «Эт-то чей башмут? - кричал Потапов, поддевая начищенным сапогом давно валявшийся в канавке посреди проезжей части мужской ботинок без шнурка и с надорванной («каши просит») подошвой.

- Убр-ррать!» «Не мой, это не мой», - с недоуменно честным видом качали головами почтительно следовавшие за Потаповым хозяева близлежащих домов… Но кто-нибудь непременно убирал ботинок.

В ведении Потапова было все обустройство улицы – даже уличные деревья. Почти возле каждого дома росло одно-два дерева. Их высадили хозяева когда-то давно, они прижились… Возле бабушкиного дома росли ольха и тополь. Улица (собственно, придаток улицы - отросток, ответвление, расположившееся почти возле самого Днепра) была очень узкая. Машины появлялись на этой улице редко, но все же случались иногда: дрова привезти, стройматериалы…

И вот некто там, наверху решил, что надо улицу расширить за счет деревьев. Хозяев обязали перенести деревья ближе к домам, почти вплотную - чтобы разгрузить центральную часть улицы. Заниматься этим поручили тоже Потапову.

К такому делу он отнесся не менее серьезно, чем к остальным. Ходил с плотницким складным деревянным метром (были такие!) и выверял расстояние от дома до дерева. Не помню, какое уж там оно должно было быть, однако у бабушки получилось больше положенного.

Предлагалось или срубить «непротокольные» деревья, или пересадить ближе к дому – на расстояние, допускаемое протоколом. Хорошо помню, как я плакала из-за этих деревьев. Пересаживать их было немыслимо - кто ж пересаживает такие взрослые деревья. Срубать - жалко. Кажется, Потапов предлагал срубить и посадить другие, поближе к домам – на «положенное» расстояние.

Хозяева, у кого были деревья, их срубили. Новые посадили, конечно, далеко не все. Мало кто посадил, если точнее сказать. Бабушка, как мне хорошо помнится, срубила тополь (потом на маленьком пеньке росли зеленые веточки), однако не срубила ольху. Ольха была красивая, с длинными красновато-коричневыми сережками среди яркой листвы летом и с коричневыми шишечками на черных, почти обугленных сырых ветках в ненастную пору поздней осени. Ольху бабушка не срубила.

И Потапов этого как бы не заметил - то ли кампания затихла и рубка больше не требовалась, то ли просто Потапов взял этот грех на душу.

В последний раз я встретила Потапова уже не на Краснофлотской. Шел 1959 год, я училась в четвертом классе. Праздники встречала обычно с родителями, в доме на ул. Ленина.

В ту пору в дни больших праздников с демонстрациями (то есть 7 ноября и 1 мая) центральные улицы Смоленска перекрывались грузовиками. Ставили почти вплотную друг за другом два-три, а то и четыре грузовика поперек дороги - так, чтобы полностью перегородить не только проезд, но и проход. Граждане или шли в колоннах, демонстрируя свою мощь и лояльность, или сидели дома, готовя праздничный стол к приходу демонстрантов.

Разрешалось и просто стоять на улице, смотреть демонстрацию, но только в определенных местах, не передвигаясь в неположенные. Поощрялось желание приветствовать демонстрацию, махать букетиком с бумажными белыми цветочками, привязанными к еще черным, с набухшими почками веткам (1 мая), или просто красным флажком вкупе с воздушным шариком (7 ноября). Вот с такими веточками и флажками я носилась в детстве по праздничным центральным улицам, радостно преодолевая заграждения.

Если конкретнее, то происходило следующее. Мы, младшеклассники, на демонстрацию еще не призывались. Сидеть дома и нарезать винегрет или чистить праздничную селедку было скучно. Я обычно отпрашивалась «посмотреть демонстрацию с Таней». Таня – моя ближайшая подруга и одноклассница - жила в доме напротив. Но просто так смотреть на шагающих в колонне нам быстро надоедало. И вот мы, несколько девочек-соседок в возрасте 8 -10 лет, придумали развлечение: еще до начала праздника, до перекрытия улиц, уходили куда-нибудь подальше от дома, однако в пределах центра. Фишка была в том, чтобы смочь пробраться к своему дому во время демонстрации, преодолев или обогнув перекрытия.

Это была интересная игра. Мы то бегали проходными дворами, огибая «заставу», обдумывали путь (нужно было хорошо знать город), то проскальзывали между грузовиками и убегали от кричавших вслед милиционеров, то, напротив, с крупными детскими слезами на глазах уговаривали «дяденек-милиционеров» пропустить нас… Если не пропускали, мы уходили якобы «смотреть демонстрацию», а сами пробирались другим путем.

В тот раз препятствие возникло уже на подходе к дому. Через улицу Маяковского стояло заграждение из двух грузовиков. Несколько милиционеров прохаживались рядом. Проскочить было невозможно. И вдруг в одном из милиционеров я узнала Потапова! Он тоже узнал меня. «Что ты здесь делаешь?» - спросил он строго. «Я живу вот в том доме, - я показала рукой, дом действительно был уже рядом. - Мы с девочками демонстрацию смотрели. И теперь не можем домой пройти!» «А-а-а, - протянул Потапов. - Ты, значит, у родителей сейчас!» Подумать только, он помнил даже то, что я была на Краснофлотской «приходящая», что родители в другом месте жили. «Ну ладно, проходите! – сказал Потапов. - Пролезайте вон там, под машиной».

Он кивнул стоявшему рядом милиционеру: «Пропусти их». Мы радостно полезли было под грузовик. «Подождите! - остановил Потапов. - Больше не бегайте по улицам! Хватит вам уже на сегодня бегать и под машинами лазать: демонстрация скоро кончится!» Он смотрел на нас с усмешкой: «Ну, теперь идите».

И мы, пристыженные, согнувшись, полезли пробираться между колесами, а проницательнейший из участковых, Потапов, смотрел нам вслед. Больше я его не встречала никогда.

Автор: Людмила Горелик, профессор СмолГУ.