Тетя Маня, или Смоленские пирожные 66 лет назад

Мое детство пришлось на начало 1950-х годов. Родители не отдавали меня в детский садик. Большую часть дня я проводила с тетей Маней.

Тете Мане в ту пору было за пятьдесят. Не знаю, какой она была в молодости. Я увидела ее тихой, почти незаметной, чем-то навек испуганной. Эта кроткая женщина приходилась невесткой моей бабушке: была вдовой ее младшего брата Тимофея. Тимофей погиб в конце сороковых в тюрьме. Попал он туда за кражу буханки хлеба, а там неожиданно вскоре умер.

Так сообщили родственникам. Оставшись одна, тетя Маня уехала из родного села в город, работала судомойкой, а потом прибилась к нам, в нашу комнату в коммунальной квартире. Она не расцветила мое детство яркими красками, но, пожалуй, придала ему особый колорит.

Помню стишок, который я услышала от тети Мани, - из тех, что не имеют завершения, в фольклористике этот жанр называется «докучная сказка»:

Сидела на окошке,
Чистила картошки.
Вдруг свисток -
Я бежать,
Меня держать.
Начали пытать:
«Где была?
Что делала?»
«Сидела на окошке,
Чистила картошки.
Вдруг свисток…»

Тетя Маня говорила «коклеты», «пинжак», «отчини дверь», «тубаретка». Это ее влияние сказалось, когда я, наткнувшись в книге на незнакомое слово, спросила сестру: «Что такое трамвай?» Та недоверчиво (всерьез ли я) вытаращила глаза: «Ты что? По Советской ходит, не знаешь, что ли…» «Но ведь то траНвай», - вдумчиво возразила я... И моя старшая умная сестра (также испытавшая влияние тети Мани) пояснила: «Это произносится «транвай», а пишется «трамвай».

Мы с тетей Маней ходили в магазин, стояли в длинных очередях за мукой и сахаром и иногда крутили на мясорубке мясо для «коклет» или пельменей. Чаще, впрочем, мы покупали немного хамсы, отваривали картошку и нарезали лук. Или просто варили картошку, а к ней ставили на стол квашеную капусту с подсолнечным маслом. Изредка делали блинчики с рисовой начинкой (тетя Маня всегда давала мне доедать остатки начинки из мисочки - рис с рубленым крутым яйцом и жареным луком). Или варили пшенную кашу на молоке. А на первое мы готовили картофельный, рисовый, вермишелевый или гороховый суп, иногда щи. Летом часто варили щавелевый суп (щавель собирали сами, ходили за ним на луг к Днепру) или делали окрошку. Частенько готовили молочный суп с лапшой. Лапшу делали сами - раскатывали большой скалкой, нарезали…

Хлеб мы покупали в булочной на ул. Ленина, рядом с домом - в этом помещении еще недавно существовала булочная с кондитерской на втором этаже. В начале 1950-х магазин был только на первом. Там всегда толпилось много народа и вкусно пахло хлебом. В витрине за большим полукруглым стеклом лежали батоны, французские булочки с продольной коричневой корочкой (вскоре их стали называть городскими - в свете борьбы с космополитизмом), сайки, слепленные друг с другом мягкой сердцевинкой, пышные халы (переименованные одновременно с французскими булочками - в плетенки)… Хлеб был тогда очень вкусный.

В витрине у противоположной стены магазина продавались конфеты. Конфеты мы с тетей Маней не покупали. Иногда их покупала мама. Это были подушечки (внутри твердого сахарного «мешочка» чуть-чуть повидла), ландринки, ириски, «морские камешки» (окрашенный сахар с изюминкой внутри) и редко соевые.

В магазинах начала пятидесятых годов дорогие продукты (шоколад, колбаса двух-трех сортов, сыр двух-трех сортов) продавались свободно, но мало кто в нашем окружении имел возможность покупать их часто. Колбасу или сыр мы покупали на праздники. У подавляющего большинства населения не было привычки есть это каждый день. Гонялись за другим. Черного хлеба отпускали не более двух буханок в одни руки: он был дешев, некоторые пытались кормить им скот. А огромные очереди начала пятидесятых связаны в моей памяти с мукой, сахаром и мандаринами.

Их не было в постоянной продаже. Если в каком-то магазине «давали» муку или «выбрасывали» сахар, это получало очень широкий резонанс в близлежащих домах. Соседи, друзья, знакомые спешили сообщить новость друг другу. Чтобы не мешать работе магазина, дефицитные продукты, как правило, «давали» не внутри магазина, а на выходе с черного хода, со двора: многочасовая очередь, таким образом, выстраивалась во дворе. Однако все знали, куда идти.

Мы с тетей Маней быстро подхватывались и бежали в указанное место. Если дома оказывались мама или сестра, они тоже присоединялись к нам. Как можно более полное присутствие домочадцев было необходимо, потому что дефицитные продукты выдавали в строго ограниченном количестве: например, по два кило в одни руки. Отсутствующие члены семьи, разумеется, не учитывались.

Я помню, как незнакомые женщины шептали маме на ухо: «Одолжите мне вашу девочку, я на нее тоже возьму, а то у меня…» (излагались подробности о грустных семейных обстоятельствах - чаще всего о болезнях близких). Поскольку стоять приходилось долго, очередь располагалась не друг за другом, а скорее толпой. Некоторые занимали по два раза - человек через двадцать-тридцать, - с целью получить лишние килограммы муки или сахара. Такие попытки, будучи замеченными, строго пресекались.

Обычно кто-то из наиболее деятельных граждан (гражданок) занимал место возле продавца и следил за порядком - чтобы не проходили без очереди. Случалось пару раз, что меня «одалживали» - маму легко было разжалобить. Однажды следящая за порядком гражданка вспомнила, что «на эту девочку уже брали», и маме не позволили получить продукт на меня. Это было, по большому счету, справедливо, но очень обидно. Мама плакала.

О, в очереди, случалось, разыгрывались шекспировские драмы. Почему ажиотаж вызывали именно эти продукты? Мандарины (или апельсины) «выбрасывали», как правило, перед праздниками. С мандаринами все понятно: это продукт веселый, экзотический, всем хочется мандаринов к празднику! Но мука?

Я не припомню в детстве покупных тортов или пирогов в нашем доме, даже на праздники, хотя мучное очень любили. Возможно, они были дороги? Или домашнее было лучше? Пекли у нас часто, почти каждый выходной. У нас был для этого специальный прибор - электрическая чудо-печь – круглая алюминиевая кастрюля с трубой посередине. Кроме того, из муки делали лапшу, пельмени, вареники с картошкой.

Не менее важную роль играл в нашей жизни сахар, вернее, сахарный песок - именно за ним выстраивались очереди. Я уж не говорю, что тогда весьма популярны были бутерброды следующего состава: батон, сливочное масло (некоторые мазали и маргарин), а сверху густо посыпан сахарный песок. Это было пирожное нашего детства, охотно ели его и взрослые. Но в основном, конечно, сахарный песок шел на варенье. Другие способы консервации (компот и проч.) появились позднее.

Теперь, когда все знают, что сладкое и мучное не очень полезно, и стараются сокращать потребление этих продуктов, я задумываюсь, почему же в начале моей жизни люди так явно предпочитали именно их? Почему домашнее печенье и варенье казалось не только детям, но и родителям таким желанным и даже необходимым, почему взрослые рассудительные люди, и без того уставшие, готовы были за мукой и сахаром стоять в очереди по полдня? Неужели наши родители были глупыми и поступали неразумно?!

Современная медицина утверждает, что тяга к этим продуктам резко возрастает в труднопереносимые для психики человека периоды жизни. Сладкое и мучное уменьшает депрессию, помогает пережить стрессы. Нечеловеческие стрессы войны и большого террора вынесли наши родители. Они недоедали, они жили в состоянии физического и морального напряжения не одно десятилетие.

Когда тетя Маня заболела, она часто просила кекс, покрытый сахарной помадкой, - больше не просила ничего. Она умерла в конце пятидесятых. Вся ее жизнь – тяжелая неоплачиваемая работа в колхозе, война, неустроенность. Тетя Маня не дожила до «хрущевки» с горячей водой, которую мы получили в 1962-м.

Что осталось от ее робкой, неустроенной жизни? Память, легкая тоска и странный, без развязки, стишок - «докучная сказка»:
«Сидела на окошке,
Чистила картошки…
Вдруг свисток -
Я бежать…»

Автор: Людмила Горелик.