Тайная жизнь генерала Пржевальского

По словам академика Льва Берга, «до Пржевальского о Центральной Азии знали не больше, чем о поверхности Луны». Впрочем, и сам он продолжает быть для многих и спустя 175 лет со дня своего рождения не только грандиозной исторической фигурой, но и «терра инкогнита».
Поэтому на бескрайних просторах Интернета продолжают множиться литературные сочинения, в которых знаменитый ученый, путешественник и военный разведчик генерал Пржевальский всю свою жизнь посвящает не выдающимся открытиям, а, к примеру, обнаружению... сокровищ Чингисхана. Именно из-за них он, в конце концов, и гибнет, когда весной 1888 года отправляется в свою последнюю экспедицию в Среднюю Азию... Это действует зловещее заклинание, с которого начинался текст на оказавшейся у него древней карте сокровищ: «Если познал - ты уже мертв».
Но, будучи человеком, уверенным в себе, он все-таки решает рискнуть. И находит в долине горы Дувалбар легендарное, собранное со всего мира золото хана ханов, политое слезами и кровью покоренных народов...
«Но перед смертью говорит денщику:
- У меня есть сын... Помнишь, на Кавказе, мы жили в Гори, что под Тифлисом? Там, в местной гостинице, была служанка - Кеке... Та, которой ты деньги от меня переводишь. Так вот, после той злосчастной менгрельской свадьбы, где мне пришлось выпить рог вина за молодых, бес меня попутал, пока ты за меня гулял за свадебным столом. Она прекрасная женщина, но глубоко несчастна, замужем за местным сапожником-пропойцей. Так вот, Кеке родила от меня сына... Назвали Иосифом. Это, с моей стороны, большой грех, но больше у меня никого нет, потому передай найденный свиток ему как мое завещание.
Я на нем так и написал... Пржевальский приблизил к Ивану свое мокрое от пота лицо, его глаза лихорадочно блестели:
- Обещай, что выполнишь... Ну? - и бессильно откинулся на подушку.
- Обещаю, ваше превосходительство! - по-военному отрапортовал Иван, бережно поправляя одеяло.
Но Пржевальский опять через силу поднялся:
- Хочу быть похороненным здесь, на Иссык-куле. Здесь моя судьба и мечта моей жизни. Передай в Генштаб - генерал Пржевальский задание выполнил...
И упал на подушку без сознания. Под утро, около 4 часов, когда ночь, крадучись, отступает на запад, он медленно поднял правую руку, силясь что-то сказать, и замер навеки...
...Сын генерала Пржевальского, Иосиф Джугашвили, оказался выбранным самой историей. Учитывая заслуги его отца, царская разведка с десятилетнего возраста негласно помогала ему держаться на плаву. Живя в бедной грузинской глубинке, в семье пьющего сапожника, вскоре убитого в пьяной драке, и гулящей матери, он, как и многие его одногодки, был обречен на неизвестное, убогое прозябание. Но ...»
(В. И. Федотов. «Тайная жизнь генерала Пржевальского».)

 

Согласитесь, интригующе! А это значит, что интерес к нашему земляку все так же велик. Хотя в Интернете мы, как правило, обнаруживаем всего лишь красивый, будоражащий воображение вымысел, в лучшем случае «а-ля Акунин».
Вот как прокомментировала эти сюжеты Ирина Анатольевна Майорова, заведующая мемориальным Домом-музеем Н. М. Пржевальского:
- Что касается Пржевальского и Сталина, то еще в 2006 году, после генетической экспертизы потомков двух родов, было доказано: у Пржевальских европейская группа крови, у потомков Сталина - осетинская. А по поводу могил и сокровищ, в том числе и Чингисхана, всем желающим советую ознакомиться с отчетами П. К. Козлова - соратника и последователя Пржевальского, в частности, о монголо-тибетской экспедиции Русского географического общества 1923 - 1926 гг.
И вы поймете, что было найдено много интересного, но скорее с археологической и исторической точек зрения.

Хатка, в которой Николай Михайлович писал, даже когда был построен новый дом, оставалась самым лучшим местом для плодотворной работы ученого. Входить туда могли, и то лишь изредка, только его ближайшие помощники. Здесь написаны книги «Из Зайсана через Хами в Тибет и на верховья Желтой реки», «От Кяхты на истоки Желтой реки, исследование северной окраины Тибета и путь через Лобнор по бассейну Тарима».

Поместье в 1881 году было приобретено за 26 тыс. рублей. В его состав входили озеро Петраковское и восточная половина озера Сапшо. Слобода в то время была захолустным сельцом. По переписи 1859 года, в ней значилось всего пять домов, в которых жили 16 крепостных мужского пола и 25 - женского. В церковноприходской школе местный священник учил пять учеников.
Усадьба слободского имения находилась на месте больницы. Кстати, Пржевальский выращивал в теплице хотангские дыни и аксуйские арбузы, а также дикий ревень - обитатель далекого Ганьсу.

Я гостил у Николая Михайловича. Здесь меня ожидал чудный подарок - ружье-дробовик, изготовленное по заказу в Вене. Нежный сердцем, обаятельный душою, отец-друг, Пржевальский встретил меня самым удивительным образом. Никогда я не забуду счастливых минут, когда на слободской тройке подкатил к крыльцу нового дома, где уже стоял радушный хозяин.
На лице Николая Михайловича играла очаровательная улыбка. Весь его штат - няня Макарьевна, управляющий Денисов, гренадеры-охотники, даже дворовой повар Архип - все эти хорошие люди находились тут же, и все они так же улыбались и так же крепко обнимали меня, как и сам Николай Михайлович. Прежде чем войти в дом, Пржевальский подвел меня к весам, определив мой вес, отметил цифру в своей памятной книжке, чтобы потом, перед отъездом, сделав то же самое, знать результат пребывания гостя в Слободе. Только потом, взяв под руку, Николай Михайлович повел меня в дом, наверх, в «мою» комнату, чтобы я «привел себя в порядок».

Затем мы спустились вниз - в кабинет, где невольно остановились у шкафа с оружием. Николай Михайлович, или «Пшева», как я часто называл его, заставил меня взять в руки, «поздороваться» сначала со штуцером ланкастром, потом с дробовиком перде... «Вот, - иносказательно замечает Пржевальский, - «Лян» скучает по тибетским медведям и диким якам и зовет меня опять туда. Пожалуй, пойдем, как ты думаешь?» Я, улыбаясь, тихо произнес: «Конечно, пойдем!» Из кабинета через гостиную проходим в столовую, где нас ожидают разного рода заедочки, усладеньки, запивочки...
Говорим не наговоримся. При виде чучел фазана вспоминаем Ганьсу, Тэтунг; при виде оронго - Тибет... А виды из окон манят в сад. Вот терраса, вот пруд, вот родная хатка, а вот и холм со знакомыми березами, под сенью которых мы столько раз подолгу засиживались, любуясь на открытые воды озера Сапшо...
Внизу (в доме) было шесть комнат с прочной мебелью. В гостиной стоял в виде чучела тибетский медведь, державший в передних лапах поднос, на котором обычно складывались соблазнительные яблоки и сливы... Возле кабинета была спальня с могучей оттоманкой-кроватью и матрацем из хвостов дикого яка. «Такого матраца нет ни у кого из царей», - говорил Николай Михайлович».
...Завтрак прошел в самом грустном, подавленном настроении. Перецеловав всех присутствующих, Николай Михайлович снова вышел на террасу и на одной из колонн красным карандашом написал: «5 августа 1888 года. До свидания, Слобода! Н. Пржевальский». Затем подозвал всех нас, и мы по старшинству подписались: В. Роборовский, П. Козлов, Телешов, Нефедов. Сев в тележку, Пржевальский тронулся в путь, и когда слободское озеро стало уходить из глаз, он встал, обернулся назад и сказал: «Ну, теперь прощай, мое озеро!» С дубовых же веток, спускавшихся над экипажем, он сорвал два слободских желудя и, бережно завернув в бумажку, спрятал их к себе в дорожную сумочку».
П. К. КОЗЛОВ. «В азиатских просторах».

И сейчас в Пржевальском - тишь и благодать, а в самом доме-музее на удивление уютно, светло и как-то радостно. Съездите - не пожалеете. Да и повод прекрасный: 11 апреля в 12 часов - торжественная встреча, посвященная 175-летию со дня рождения Н. М. Пржевальского, а 29 апреля - 37-летие музея.