Процесс смоленских церковников

Советская власть занимала по отношению к церкви суровую воинственно-атеистическую позицию. В феврале 1922 г. ВЦИК издал декрет об изъятии церковных ценностей «в помощь голодающим». В секретном письме В. М. Молотову для членов Политбюро ЦК РКП(б)от 19 марта 1922 г. В. И. Ленин писал: «Изъятие ценностей, в особенности самых богатых лавр, монастырей и церквей, должно быть проведено с беспощадной решительностью, безусловно, ни перед чем не останавливаясь и в самый кратчайший срок. Чем большее число представителей реакционного духовенства и реакционной буржуазии удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше». Началась повсеместная реализация указаний вождя по ограблению церквей и устранению идеологических конкурентов - духовенства. По Советской России прокатилась мощная волна выступлений верующих против этого декрета и «перегибов» в его реализации. После их подавления устроили кампанию образцово-показательных судов.
В нашем городе весной-летом 1922 года произошли события, получившие впоследствии название «Процесс смоленских церковников». Началось все 12 марта, когда при Смоленском Успенском соборе состоялось общее собрание верующих соборного братства. Обсуждали декрет ВЦИК. Инженер Залесский (тов. председателя Совета соборного братства) предложил резолюцию, которая были принята собранием. В ней говорилось, что «использование на помощь голодающим священных сосудов, риз с икон и т. д. противно законам церкви и оскорбительно для совести верующих. На помощь голодающим могут быть употреблены только предметы, не имеющие религиозного значения, но эти предметы могут быть заменены соответствующим денежным или продуктовым эквивалентом».
Кроме того, в резолюции говорилось, что необходимо ходатайствовать перед ВЦИК об отмене его постановления, а также, что «организацию помощи голодающим должны взять на себя сами верующие (устройство столовых, питательных пунктов и т. д.)». Под резолюцией было собрано 5 тысяч подписей. На следующий день верующие не впустили в собор подкомиссию губисполкома, которая пришла проверять «наличие ценностей».
В соборе было установлено ночное дежурство и охрана по пять человек от двух церквей города. На рассвете 26 марта у собора и двух монастырей был выставлен вооруженный караул из курсантов-красноармейцев. А 28 марта около 10 часов утра у собора стала собираться толпа. В разных местах Смоленска в церквях раздался набат.
Толпа увеличилась до 4 тысяч человек. В адрес курсантов раздались ругань и угрозы, полетели комья снега, камни, плевки в лицо. У некоторых из них отняли оружие. Командир полка особого назначения дал распоряжение стрелять вверх из винтовок, но это не подействовало. Тогда стали стрелять вверх из пулемета. После этого толпа быстро рассеялась. Несколько человек было ранено. Комиссия по изъятию ценностей подошла к собору, но он был заперт и забаррикадирован изнутри. Двери взломали - внутри оказались верующие мужчины, женщины и дети - всего 21 человек. В ночь на 29 марта начались аресты церковников. Настоятель кафедрального собора протоиерей Ширяев был арестован за то, что не пустил представителей губисполкома в собор, т. к. у него не было ключей.
Срочно была создана комиссия, в которую вошел М. Н. Тухачевский. Комиссия, ознакомившись с делом, предложила передать его в Ревтрибунал Западного фронта. Предварительное следствие длилось четыре месяца. В результате «судебный» процесс над смоленскими «церковниками» начался только 1 августа и продолжался почти целый месяц. Перед выездной сессией Верховного трибунала ВЦИК предстали 47 обвиняемых, большинство из них церковниками не были. Начался процесс «с выявления классового происхождения».
Почти половину обвиняемых составляла группа запершихся в соборе. Эта группа пострадала меньше всех: многие из них имели хорошие пролетарские корни. В этом спектакле им надлежало играть роль обманутых, темных и забитых «овечек», которых вели в пропасть злые, хорошо образованные «пастухи» - организаторы контрреволюционного мятежа по свержению Советской власти. Очерки «из зала суда» публиковались в «Рабочем пути» и содержали короткие характеристики «преступников» и выписки из обвинения.

ЗАЛЕССКИЙ. «Инженер-путеец. Хорошие манеры и костюм. Из-под усов блистают золоченые зубы. На вопрос о партийной принадлежности заявил, что он прогрессист. «Партии прогрессистов?» - спросил председатель. «Нет, это я в смысле общего направления, а не в смысле политической группировки...»
Дворянин, помещик... Обвинялся в том, что «составил и провел на собрании верующих резолюцию, открыто призывающую не исполнять законное требование власти».
ПИВОВАРОВ. «Помещик. Дворянин. Восемь лет военной выучки (в том числе шесть лет кадетского корпуса). Но на фронт не попал, т. к. вышел из корпуса во время революции. Потом коммерческий институт. Теперь он в некотором роде «красноармеец» - канцелярист в артскладе. А по возрасту ему под 30... Военная выправка в нем едва заметна. Зато на лице явственно проступает вырождение. И, как всякий вырожденец, он, конечно, «эстет», т. е. воспринимает жизнь под углом красоты».
МЯСОЕДОВ. «Похождения самые романтические - недаром же он гусар. Дважды бежал из германского плена, пробрался через фронт в Италию. Участвовал в целом ряде боев, был под Варшавой, лихо рубился, чувствовал себя в седле как дома, имеет Георгия 4-й степени, представлен к ордену Красного Знамени. Теперь он - командир взвода учебного эскадрона (занятий, впрочем, нет, за отсутствием лошадей)... Полковник Мясоедов, который за шпионство в пользу Германии был расстрелян, - родной дядька подсудимого».
Пивоваров и Мясоедов обвинялись в том, что «призывали темные массы верующих не отдавать ценностей, а также принимали участие в охране собора».
ДЕМИДОВ. «Сын машиниста. Мещанин. Образование среднее. В 1915 году окончил военное училище. Был на фронте. Имеет чин подпоручика. К Февральской революции он отнесся неодобрительно: революция в военное время «несвоевременна». После Октябрьской революции он решил «попытать счастья» в Америке. Пробрался в Варшаву, а потом в Будапешт, но дальше этого дело не пошло. Решил вернуться в Россию. В Одессе его будто бы мобилизовали принудительно. Оттуда он попал в ставку Деникина, в Екатеринодар. Был назначен на бронепоезд «Единая Россия». За Деникиным - Май-Маевский, тоже белый генерал. Красное наступление. И вот Демидов на территории Р.С.Ф.С.Р. Явился в Рославль: был там сначала переписчиком, потом помощником завхоза, музыкантом. В свои 22 года он много видел и, может быть, многое испытал».
Обвинялся в том, что «вел агитацию против изъятия церковных ценностей и, кроме того, работал в деникинских рядах, был пулеметчиком на бронепоезде, а потом жил в Рославле, скрывая свое прошлое».
Это были, по мнению Трибунала, «организаторы контрреволюционного заговора и религиозных волнений».
Идейными же «руководителями» стали верующие городские интеллигенты с «сомнительным прошлым».
БРАТЬЯ БОРИС И НИКОЛАЙ ДОМУХОВСКИЕ. «Помещики. Потомственные дворяне. Отец их был «народником», что, однако же, не помешало ему владеть имением в 160 десятин и быть глубоко религиозным человеком. Оба брата - религиозные люди с наклонностью к мистицизму. Наиболее активный из них - Борис - носил вериги. Объяснения его суду изобиловали выдержками из Евангелия и ссылками на соображения религиозного и морального порядка».
Преподаватель Теплов, редактор «Епархиальных ведомостей» Редков, Домуховские Борис и Николай обвинялись в том, что они «оказывали противодействие губисполкому при изъятии ценностей», а братья Домуховские - еще и в «антисоветской агитации».
ПРОФЕССОР УСПЕНСКИЙ. «Известный европейский ученый, член французской академии наук. Доктор теории изящных искусств, автор множества трудов, ректор Археологического института. Тихона Успенский знает лет 11, патриарх - тогда студент - был его слушателем».
Успенский обвинялся в том, что «передал епископу Филиппу послание патриарха Тихона» и что его показания противоречат показаниям одного из свидетелей.
ЕПИСКОП ФИЛИПП. «В черном клобуке с широчайшей темно-русой бородой. Ему 48 лет, а на вид гораздо меньше. Высокий, стройный, грудь впалая, а под монашеской рясой чувствуется железная сила. Облик аскета и фанатика... Епископ Филипп (Виталий Ставицкий) обвиняется в том, что распространял заведомо контрреволюционные воззвания патриарха Тихона, а также и сам составил, размножил и распространил воззвание к верующим, в коем призывал верующих церковных ценностей не отдавать, последствием чего было нападение толпы на красноармейскую охрану, повлекшее за собой человеческие жертвы».
Именно на епископа Филиппа вначале пытались взвалить всю ответственность за мартовские события, но потом появились более «достойные кандидаты». К тому же на суде епископ вел себя не совсем обычно для своего священного сана: поддерживал изъятие ценностей и действия властей, обличал русскую церковь, выступал за сотрудничество реформированной церкви и Советской власти. Такая тактика оказалась очень эффективной: суд объявил ему... общественное порицание. В качестве «эксперта» на процесс был приглашен специалист по христианству профессор Н.М. Никольский, бывший ректор Смоленского университета, а впоследствии маститый советский ученый, автор знаменитой «Истории русской церкви». На процессе он доказывал, что изъятие церковных ценностей - богоугодное дело.
Обвинители единодушно настаивали на расстреле «подонков интеллигенции», которые «взбунтовались против власти рабочих и крестьян». Религия оказалась вроде бы и ни при чем, главное - недобитые классовые враги.
Приговор слушали стоя полтора часа. «Организаторы» - Залесский В. Е., Пивоваров В.М., Мясоедов Б.Н. и Демидов В.И. - были приговорены к высшей мере наказания - расстрелу. Все остальные отделались различными сроками. Приговор заканчивался следующими словами: «Вынося настоящий приговор, Выездная сессия от лица Верховного судебного органа считает необходимым подчеркнуть, что Советская власть с величайшей терпимостью относится ко всем религиозным убеждениям, но вместе с тем она не позволит использовать эти убеждения в контрреволюционных целях...»
Автор Дмитрий Тихонов.
Рисунок художника Ивана Владимирова.