Фоторепортаж
Видео
Октябрь подошел к концу. Пряча заледеневшие пальцы в карманы, стою на дороге возле хутора Загорья, окруженного живой изгородью из елочек. На дороге появляется велосипедист – это и есть экскурсовод Татьяна Иванова - женщина с короткой стрижкой, лазурными глазами и улыбкой Моны Лизы. Сегодня выходной, солнце уже давно свалилось за горизонт, но она специально для «РП» выехала на работу из соседней деревушки Сельцо.
Красный угол и «Рабочий путь»
К сожалению, от родовой усадьбы Твардовских ничего не осталось – сначала разобрали по бревнышкам родительский дом, а потом все, что осталось, уничтожила Великая Отечественная война. Возрождать хутор в конце 80-х стали братья поэта. Сначала Иван Трифонович – младший – соорудил макет хутора, а потом и в реальном масштабе воссоздал свою малую родину. Константин Трифонович – старший - привез сюда кузницу из Лонницы – в послевоенное время он отработал там больше 20 лет.
Твардовские обживали хутор с 1909 года – ведь именно тогда Столыпин издал знаменитый указ о создании крестьянской хуторской системы хозяйствования. Кроме дома здесь стояла кузница. Ведь отец поэта – Трифон Гордеевич – с 14 лет обучался кузнечному мастерству. В Загорье он делал на заказ топоры и повозки.
- Именно здесь, на хуторе Загорье, 21 июня 1910 года появился на свет «второй у батьки сын» - Александр Твардовский. Как известно, родился он не дома…
- А где же он родился?
- По семейной легенде - под елкой. Матушка его, Мария Митрофановна, постоянно была на работах в поле. Там ее и застали схватки. Помните стихи Твардовского? «Такою отмечен я долей бедовой:/ Была уже мать на последней неделе,/ Сгребала сенцо на опушке еловой,/ Минута пришла – далеко до постели.../ И та закрепилась за мною отметка,/ Я с детства подробности эти усвоил,/ Как с поля меня доставляла соседка/ С налипшей на мне прошлогоднею хвоей». И в конце добавлял: «Зато, как всегда утверждали старухи,/ Таких, из-под елки, не трогают волки». Всего в семье было семь детей.
Речь экскурсовода соткана из путешествий в прошлое, документов, воспоминаний и стихотворений – их она знает наизусть, без всяких книжек. Мы заходим в дом. Небольшая комната, добрую четверть которой занимает печь.
- Как же они все здесь умещались?- спрашиваю я.
Татьяна Николаевна пожимает плечами:
- Александр спал здесь, на жестком диване (жестом показывает на деревянную скамью. – Прим. Автора). В маленькой спальне на полатях под потолком – Константин с Иваном. Кровать была местом матери с отцом. Остальные помещались на печке.
В комнате – крестьянский минимализм: платяной шкаф, комод, скамья и стол, за который семья усаживалась длинными зимними вечерами. Под шум самовара и свет керосиновой лампы здесь читали книги – в доме были томики Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Гоголя и даже Жюль Верна. Есть в избе и традиционный «красный угол» с иконами, только обклеен он… газетами «Рабочий путь». Татьяна Николаевна ловит мой взгляд:
- Александр Трифонович начинал свою творческую биографию сельским корреспондентом. Уже с 14 лет он публиковал свои заметки в «Рабочем пути». О неисправных мостах, о злоупотреблении властей – об этом писал селькор А.Т (так он подписывался). Вообще с «РП» связаны его самые лучшие воспоминания. Именно поэтому он оклеил красный угол в родительской избе газетами «Рабочий путь» на городской манер. Представьте себе: деревня, 20-е годы, переобустройство…Кстати, его первый творческий кабинет был… в бане. В летнее время он оборудовал себе в предбаннике лавку и столик.
Рядышком с красным углом - часы, стрелка которых почему-то остановилась на цифре «пять»… Словно подслушивая мои мысли, Татьяна Николаевна объясняет:
- Ходики не случайно показывают это время. 19 марта 1931 года в дом Твардовских постучалась беда. Семью признали зажиточной, Глинковская комиссия по раскулачиванию тут же назначила наказание – выселение их родного дома. Ровно в 5 утра 19 марта в дом вошли понятые. Они были отправлены в Ельню на двух конских подводах – там шла погрузка в холодные неотапливаемые теплушки. Эшелоны шли на Северный Урал. «Их не били, не вязали, / Не пытали пытками, - / Их везли, везли возами / С детьми и пожитками» - так напишет поэт о событии в истории не только своей семьи, но и тысяч других. Люди теряли все. Очевидцы вспоминали, что теплушки приезжали на Урал, в чистом поле открывались двери поездов и кулацкие семьи выгружали партиями. Вокруг не было ни людей, ни строений. И тогда ссыльные брали в руки топоры, рубили хаты и избы…К сожалению, многие погибали.
Твардовским помогло то, что они были мастеровыми людьми. Они просто-напросто убегали из ссылки, под чужими именами нанимались в колхозы и зарабатывали себе на мешок крупы или муки. Константин Твардовский вспоминал, как приходилось таскать на себе этот тюк около ста километров по заснеженной тайге. Но только это и спасло семью от гибели.
Твардовские вернулись на Смоленщину через несколько лет – в 1936 году Александр помог своей семье выехать из ссылки. Так они осели в Смоленске по знаменитому адресу - переулок Запольный, дом 4.
«Черт тебя возьми, моя родимая, старая Смоленщина моя!»
- Все шутки, прибаутки, неутомимый дух русского солдата поэт унаследовал от своего деда – Гордея Васильевича. Он прослужил бомбардиром в варшавской роте больше 20 лет. Своего второго внука Гордей Васильевич очень любил: «Мы с ним дружили. Он любил меня./ Я тосковал, когда он был в отлучке,/ И пряничного ждал себе коня,/ Что он обычно приносил с получки». В архивных документах удалось найти, что его получкой было жалованье в три рубля. За ним еще надо было ходить в Починок за 20 километров…
Также безоговорочно Твардовский любил мать – в его творчестве есть целый цикл, посвященный ей.
- Матушка Твардовского (в девичестве Плескачевская) была дворянского происхождения. Тем не менее, Мария Митрофановна слыла большой рукодельницей: вязала, вышивала крестом, могла ткать на станке. Она была высокая, русая, голубоглазая…Это была очень сильная женщина – представьте себе, сколько всего легло на ее плечи в такой большой семье – ого-го! Она шила детям всю одежду кроме верхней – шапки и шубки шил некий Даниил Отходник – так его называли в деревне.
Отец Твардовского – Трифон Гордеевич – хоть и простолюдин, но был очень грамотным и начитанным человеком. Константин Трифонович вспоминал, что отец был большим мечтателем, спрашивал: «Вот поросенок. Сколько с него можно сала сделать?». Ему отвечали: «Семь пудов». Он опять спрашивал: «А если 20 свиней завести и продать?». Услышав ответ, он тут же продал корову, купил 2 десятка поросят. А потом пришла на Смоленщину такая же, как сейчас, холодная осень и уцелели только два поросенка … Вот такой он, тяжелый крестьянский труд. Дела усугублялись тем, что земля на Смоленщине никогда не была особо плодородной: не чернозем, а какой-то незавидный суглинок, мелкие болотца, кочковатые полянки… Александр Трифонович писал: «Помню, в детстве, некий дядя Тихон, -/ Хмурый, враспояску, босиком, -/ Говорил с безжалостностью тихой:/ - Запустить бы все... под лес... кругом.../ Да, земля была, как говорят,/ Что посеешь, - не вернешь назад.../ И лежали мхи непроходимые,/ Золотые залежи тая,/ Черт тебя возьми, моя родимая,/ Старая Смоленщина моя!..»
Майка и яблоки
Мы идем с Татьяной Николаевной к памятному камню. Его установили 25 лет назад, а вот дорожку, которую мы меряем шагами, заново заасфальтировали к столетию поэта.
- Зарплата у вас, как и у любого бюджетника не очень большая? – спрашиваю я.
- Нет, что вы! – всплескивает руками Татьяна Николаевна. - Мы довольны. Задержек нет, да и деньги по деревенским меркам неплохие. Кроме того, у нас есть хорошее подспорье: молоко, творог, сметана – все свое, домашнее…
Где-то на дороге показалось рогатое пятнистое существо с большими глазами. Татьяна Николаевна ахнула:
- Такое впечатление, что моя корова чувствует, что я не дома, а здесь. А еще она очень любит яблоки, на их запах идет… Мы выкидываем испорченные в овраг.
Яблони на хуторе растут неслучайно. Когда в семье Твардовских рождался ребенок, всегда сажали деревце.
- Майка, а ну домой!
Майка реагирует на крик хозяйки и, величаво махнув хвостом, разворачивается на 180 градусов и топает в деревню. Экскурсия окончена. Татьяна Ивановна быстро прощается, берет свое транспортное средство и укатывает вслед за Майкой. Я остаюсь подышать свежим еловым воздухом и полюбоваться живописным видом. Время замерло на хуторе в начале 30-х. «Большая» жизнь у селькора А.Т. еще впереди: «Василий Теркин», «Новый мир», «Страна Муравия»… Но все это будет потом. А пока часы на хуторе Загорье остановились 19 марта 1931 года ровно в пять утра…
Красный угол и «Рабочий путь»
К сожалению, от родовой усадьбы Твардовских ничего не осталось – сначала разобрали по бревнышкам родительский дом, а потом все, что осталось, уничтожила Великая Отечественная война. Возрождать хутор в конце 80-х стали братья поэта. Сначала Иван Трифонович – младший – соорудил макет хутора, а потом и в реальном масштабе воссоздал свою малую родину. Константин Трифонович – старший - привез сюда кузницу из Лонницы – в послевоенное время он отработал там больше 20 лет.
Твардовские обживали хутор с 1909 года – ведь именно тогда Столыпин издал знаменитый указ о создании крестьянской хуторской системы хозяйствования. Кроме дома здесь стояла кузница. Ведь отец поэта – Трифон Гордеевич – с 14 лет обучался кузнечному мастерству. В Загорье он делал на заказ топоры и повозки.
- Именно здесь, на хуторе Загорье, 21 июня 1910 года появился на свет «второй у батьки сын» - Александр Твардовский. Как известно, родился он не дома…
- А где же он родился?
- По семейной легенде - под елкой. Матушка его, Мария Митрофановна, постоянно была на работах в поле. Там ее и застали схватки. Помните стихи Твардовского? «Такою отмечен я долей бедовой:/ Была уже мать на последней неделе,/ Сгребала сенцо на опушке еловой,/ Минута пришла – далеко до постели.../ И та закрепилась за мною отметка,/ Я с детства подробности эти усвоил,/ Как с поля меня доставляла соседка/ С налипшей на мне прошлогоднею хвоей». И в конце добавлял: «Зато, как всегда утверждали старухи,/ Таких, из-под елки, не трогают волки». Всего в семье было семь детей.
Речь экскурсовода соткана из путешествий в прошлое, документов, воспоминаний и стихотворений – их она знает наизусть, без всяких книжек. Мы заходим в дом. Небольшая комната, добрую четверть которой занимает печь.
- Как же они все здесь умещались?- спрашиваю я.
Татьяна Николаевна пожимает плечами:
- Александр спал здесь, на жестком диване (жестом показывает на деревянную скамью. – Прим. Автора). В маленькой спальне на полатях под потолком – Константин с Иваном. Кровать была местом матери с отцом. Остальные помещались на печке.
В комнате – крестьянский минимализм: платяной шкаф, комод, скамья и стол, за который семья усаживалась длинными зимними вечерами. Под шум самовара и свет керосиновой лампы здесь читали книги – в доме были томики Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Гоголя и даже Жюль Верна. Есть в избе и традиционный «красный угол» с иконами, только обклеен он… газетами «Рабочий путь». Татьяна Николаевна ловит мой взгляд:
- Александр Трифонович начинал свою творческую биографию сельским корреспондентом. Уже с 14 лет он публиковал свои заметки в «Рабочем пути». О неисправных мостах, о злоупотреблении властей – об этом писал селькор А.Т (так он подписывался). Вообще с «РП» связаны его самые лучшие воспоминания. Именно поэтому он оклеил красный угол в родительской избе газетами «Рабочий путь» на городской манер. Представьте себе: деревня, 20-е годы, переобустройство…Кстати, его первый творческий кабинет был… в бане. В летнее время он оборудовал себе в предбаннике лавку и столик.
Рядышком с красным углом - часы, стрелка которых почему-то остановилась на цифре «пять»… Словно подслушивая мои мысли, Татьяна Николаевна объясняет:
- Ходики не случайно показывают это время. 19 марта 1931 года в дом Твардовских постучалась беда. Семью признали зажиточной, Глинковская комиссия по раскулачиванию тут же назначила наказание – выселение их родного дома. Ровно в 5 утра 19 марта в дом вошли понятые. Они были отправлены в Ельню на двух конских подводах – там шла погрузка в холодные неотапливаемые теплушки. Эшелоны шли на Северный Урал. «Их не били, не вязали, / Не пытали пытками, - / Их везли, везли возами / С детьми и пожитками» - так напишет поэт о событии в истории не только своей семьи, но и тысяч других. Люди теряли все. Очевидцы вспоминали, что теплушки приезжали на Урал, в чистом поле открывались двери поездов и кулацкие семьи выгружали партиями. Вокруг не было ни людей, ни строений. И тогда ссыльные брали в руки топоры, рубили хаты и избы…К сожалению, многие погибали.
Твардовским помогло то, что они были мастеровыми людьми. Они просто-напросто убегали из ссылки, под чужими именами нанимались в колхозы и зарабатывали себе на мешок крупы или муки. Константин Твардовский вспоминал, как приходилось таскать на себе этот тюк около ста километров по заснеженной тайге. Но только это и спасло семью от гибели.
Твардовские вернулись на Смоленщину через несколько лет – в 1936 году Александр помог своей семье выехать из ссылки. Так они осели в Смоленске по знаменитому адресу - переулок Запольный, дом 4.
«Черт тебя возьми, моя родимая, старая Смоленщина моя!»
- Все шутки, прибаутки, неутомимый дух русского солдата поэт унаследовал от своего деда – Гордея Васильевича. Он прослужил бомбардиром в варшавской роте больше 20 лет. Своего второго внука Гордей Васильевич очень любил: «Мы с ним дружили. Он любил меня./ Я тосковал, когда он был в отлучке,/ И пряничного ждал себе коня,/ Что он обычно приносил с получки». В архивных документах удалось найти, что его получкой было жалованье в три рубля. За ним еще надо было ходить в Починок за 20 километров…
Также безоговорочно Твардовский любил мать – в его творчестве есть целый цикл, посвященный ей.
- Матушка Твардовского (в девичестве Плескачевская) была дворянского происхождения. Тем не менее, Мария Митрофановна слыла большой рукодельницей: вязала, вышивала крестом, могла ткать на станке. Она была высокая, русая, голубоглазая…Это была очень сильная женщина – представьте себе, сколько всего легло на ее плечи в такой большой семье – ого-го! Она шила детям всю одежду кроме верхней – шапки и шубки шил некий Даниил Отходник – так его называли в деревне.
Отец Твардовского – Трифон Гордеевич – хоть и простолюдин, но был очень грамотным и начитанным человеком. Константин Трифонович вспоминал, что отец был большим мечтателем, спрашивал: «Вот поросенок. Сколько с него можно сала сделать?». Ему отвечали: «Семь пудов». Он опять спрашивал: «А если 20 свиней завести и продать?». Услышав ответ, он тут же продал корову, купил 2 десятка поросят. А потом пришла на Смоленщину такая же, как сейчас, холодная осень и уцелели только два поросенка … Вот такой он, тяжелый крестьянский труд. Дела усугублялись тем, что земля на Смоленщине никогда не была особо плодородной: не чернозем, а какой-то незавидный суглинок, мелкие болотца, кочковатые полянки… Александр Трифонович писал: «Помню, в детстве, некий дядя Тихон, -/ Хмурый, враспояску, босиком, -/ Говорил с безжалостностью тихой:/ - Запустить бы все... под лес... кругом.../ Да, земля была, как говорят,/ Что посеешь, - не вернешь назад.../ И лежали мхи непроходимые,/ Золотые залежи тая,/ Черт тебя возьми, моя родимая,/ Старая Смоленщина моя!..»
Майка и яблоки
Мы идем с Татьяной Николаевной к памятному камню. Его установили 25 лет назад, а вот дорожку, которую мы меряем шагами, заново заасфальтировали к столетию поэта.
- Зарплата у вас, как и у любого бюджетника не очень большая? – спрашиваю я.
- Нет, что вы! – всплескивает руками Татьяна Николаевна. - Мы довольны. Задержек нет, да и деньги по деревенским меркам неплохие. Кроме того, у нас есть хорошее подспорье: молоко, творог, сметана – все свое, домашнее…
Где-то на дороге показалось рогатое пятнистое существо с большими глазами. Татьяна Николаевна ахнула:
- Такое впечатление, что моя корова чувствует, что я не дома, а здесь. А еще она очень любит яблоки, на их запах идет… Мы выкидываем испорченные в овраг.
Яблони на хуторе растут неслучайно. Когда в семье Твардовских рождался ребенок, всегда сажали деревце.
- Майка, а ну домой!
Майка реагирует на крик хозяйки и, величаво махнув хвостом, разворачивается на 180 градусов и топает в деревню. Экскурсия окончена. Татьяна Ивановна быстро прощается, берет свое транспортное средство и укатывает вслед за Майкой. Я остаюсь подышать свежим еловым воздухом и полюбоваться живописным видом. Время замерло на хуторе в начале 30-х. «Большая» жизнь у селькора А.Т. еще впереди: «Василий Теркин», «Новый мир», «Страна Муравия»… Но все это будет потом. А пока часы на хуторе Загорье остановились 19 марта 1931 года ровно в пять утра…
Читайте нас в Телеграм
Читайте нас в Дзен
