Поэзия из гримасы быта

В свет вышла новая книга известного смоленского поэта Владимира Макаренкова «Земли касается душа». Своими впечатлениями делится заслуженный деятель науки РФ, доктор филологических наук, профессор СмолГУ Вадим Соломонович Баевский.

В новой книге Макаренкова есть стихо-творение, которое начинается афоризмом:

Все, что поэтично,

В жизни - единично.

Мысль неожиданная, глубоко верная и весьма обязывающая. Выходит, все повторения, перепевы, пересказы, подражания в стихах - это не поэзия. Сразу отсекается вся бесконечная графомания, часто полуграмотная и агрессивная.

Но как же быть с вечными темами, которыми живет мировая поэзия на протяжении тысячелетий? Здесь на первом месте любовь. Дальше - идиллия, верность родному дому, семье, природе, труду. В противоположность этому странствия, чужие земли, чужие нравы тоже становятся предметом поэзии со времен «Одиссеи». Углубление в себя, в свои отношения с Богом, с миром, с другими людьми, близкими и далекими, с самим собой. Наконец, вечная тема поэзии - поэзия.

Как же это совместить? Предметы поэзии единичны - и к ним обращаются все новые и новые поколения поэтов? А есть поэты, которые настоятельно работают главным образом на чужом материале. И среди таких поэтов встречаем классиков нашей литературы: Крылова, Жуковского. «У меня почти все или чужое, или по поводу чужого, и все, однако, мое», - сказал Жуковский.

Этот вопрос ставит перед нами и новая книга стихов Макаренкова, вобравшая в себя лучшее, написанное им за последние годы. Его темы как раз традиционны - а стихи поэтичны.

Потому что в поэзии вопрос «как?» важнее вопроса «что?». Это мысль еще одного классика - Тургенева. Поэт умеет в хорошо известном, многократно описанном увидеть новое, ранее никем не виданное. Привычное остраннить. Сделать его непривычным, странным.

О любви можно написать так:

Я помню чудное мгновенье:

Передо мной явилась ты,

Как мимолетное виденье,

Как гений чистой красоты.

Это Пушкин. И так:

Как будто бы железом,

Обмокнутым в сурьму,

Тебя вели нарезом

По сердцу моему.

Это Пастернак. И так:

В доме тихо, в доме пусто,

Грусть в узорах на ковре.

Без тебя всегда мне грустно,

Как собаке в конуре.

Ты жена мне, не невеста,

Но годам всем вопреки,

Как ударит дверь подъезда,

Я уж слушаю шаги.

И готов я встать на лапки,

И в глазах ищу вопрос,

И несу поспешно тапки,

Как послушный верный пес.

А это Макаренков. О самой традиционной теме мировой поэзии он сумел сказать по-своему искренне, убедительно, с юмором.

Подобные параллели можно было бы привести и в других темах. Покажем своеобразие поэта в надежде, что читатель сам увлечется и задумается над книгой Макаренкова.

Стихотворение начинается строкой:

Мой сослуживец побывал в Чечне.

А кончается так:

А мы ведем пустяшный разговор,

Из темы в тему входим без прелюдий.

Неловко нам спросить его в упор,

Как выживают там и гибнут люди?

Вполне традиционная тема: писали о войне в Чечне и Пушкин, и Лермонтов, и Лев Толстой; а уж в последние двадцать лет пишут не переставая. А Макаренков нашел свои собственные слова. Неловко расспрашивать человека оттуда. За этим единственным словом встает понимание того, что там невыразимо тяжело, что касаться этого здесь - почти кощунственно. Там люди выживают и гибнут - всего два слова обозначают два полюса судьбы.

А вот наша повседневная жизнь. То, о чем говорит Макаренков, не единично, а повторяется на каждом шагу. К тому же оно такое привычное, что его перестаешь замечать. А стихотворение извлекает поэзию из гримасы быта:

Шел, не думал ни о чем,

Выбирая путь.

Кто-то смог задеть плечом,

Кто-то - оттолкнуть.

Влез в наполненный трамвай.

Там мне сапоги

Отдавили невзначай

Чьи-то каблуки.

Сбили шапку на глаза.

Выпалили срам.

Земляки, за что, ведь зла

Я не сделал вам?!

Любовь к родной земле - тоже одна из вечных тем поэзии. Она бывает разной, эта любовь. Лев Толстой писал о стыдливом патриотизме, который не кичится, а сострадает. Размышляя о русском народе, Макаренков прямо говорит: Народ великий мой. И тут же выражает свою особенную любовь.

Нет-нет, не твой я милый!

Ты не моя Печаль.

Обиженных и сирых,

И спившихся мне жаль!

Не выслуживших чина,

Не покоривших даль...

О том моя кручина,

О том моя печаль.

Можно пафосно воспевать покорение космоса, богатые урожаи и сибирские стройки. А можно иначе. Стихотворение Макаренкова неподражаемое от первой до последней мысли, от первой до последней строчки. И вместе с тем в традициях великой русской литературы «Размышлений у парадного подъезда» Некрасова, «Униженных и оскорбленных» Достоевского, в традициях Блока. Да-да, Блока. Потому что он был поэт не только Прекрасной Дамы и Незнакомки. Писал он и вовсе горькие стихи. Начало первой мировой войны он встретил таким стихотворением:

Грешить бесстыдно, беспробудно,

Счет потерять ночам и дням,

И с головой от хмеля трудной,

Пройти сторонкой в Божий храм.

Кладя в тарелку грошик медный,

Три, да еще семь раз подряд

Поцеловать столетний, бедный

И зацелованный оклад.

А воротясь домой, обмерить

На тот же грош кого-нибудь,

И пса голодного от двери,

Икнув, ногою отпихнуть.

И на перины пуховые

В тяжелом завалиться сне...

Да, и такой, моя Россия,

Ты всех краев дороже мне.

Со стихотворением Макаренкова «Печаль всея Руси» чувствами и мыслью связано другое стихотворение. Оно без названия.

Мама умерла в плохой больнице.

Так вернула Родина долги.

Пенсионный рай отцу не снится,

Тем живет, что чинит сапоги.

Спросите меня, а где поддержка

Сына, что при деле, жив и цел?

Сам я нищ, я - пушечная пешка,

Горемыка русский офицер.

Я не знаю, что сказал бы Пушкин,

Но имею честь и не солгу:

Больно мне, что я родился русским!

Жить я без России не могу!

Конечно, автор знает, что сказал Пушкин. Потому-то его и вспоминает. Напомню слова великого классика и читателю. Когда его стесняли, ставили в невыносимые условия, лишавшие его возможности писать, Николай I и Бенкендорф, Пушкин негодовал: «Чорт догадал меня родиться в России с душою и талантом!» А в споре с Чаадаевым по поводу его «Философического письма» Пушкин утверждал (они переписывались по-французски; привожу перевод): «клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам Бог ее дал».

В мыслях разумного человека господствует логическая последовательность. А чувства всегда противоречивы. Это закон. Поэт строит свои стихи на столкновении противоречий. Именно из них и возникает искусство слова.

В том числе искусство слова, которым владеет Владимир Макаренков.

Так же уверенно владеет он стихотворной техникой. В метрике, ритмике, строфике он продолжает классическую традицию. А вот рифму он ищет новую, неожиданную. Когда-то в русской поэзии рифма могла быть только точной. Отклонения были редки. Постепенно поэты стали искать рифмы приблизительные, неточные, да еще оригинальные - такие, каких до них не было. Вот этой современной техникой самой разнообразной рифмы, привлекающей и останавливающей внимание читателя, владеет Макаренков. Он рифмует углях - джунглях, всех - парсек, долго - долга. Здесь необходимо остановиться. В рифме стоят слова, почти точно совпадающие по звучанию и написанию. Но они принадлежат к разным частям речи: одно - наречие, другое - имя существительное:

Когда меня не станет на земле,

Хочу, чтоб не печалилась ты долго,

И память не терзала чувством долга,

Выискивая образ мой во мгле.

Вместе с уникальной рифмой запоминается и мысль поэта, соединяющая смерть и жизнь, жизнью преодолевающая смерть.

Так, как написана большая часть стихотворений этой книги, можно писать только в минуты вдохновения. Вдохновенная книга.