Фоторепортаж
Видео
Искусство происходит от слова «искушать». Оно жизненно необходимо для мыслящего человека, не представляющего своего бытия без вкушения горечи от румяного яблока Древа познания. Художник – тот же райский змий, подбрасывающий нам пищу для размышления, «яблоко», без которого невозможно ощутить вкус мира, ощупать его шероховатые «декорации», среди коих и разворачивается не очень-то веселый спектакль, именуемый человеческой жизнью.
Хотя Андрей Звягинцев не раз уже говорил, что вовсе не задумывал «Елену» как фильм из разряда социальных. Его в большей степени, как стороннего наблюдателя, художника, волновал процесс распада, трагедии души человека и долгий путь, приводящий его героиню к духовной катастрофе, однако последняя работа режиссера, как ни странно это звучит в данном контексте, действительно является остросоциальной. Удивительно, но эта мечтательно-медленная, изысканно-тонкая, утопающая в тревожной синеве картина, подобно скальпелю патологоанатома вскрывает гнойный нарыв, созревший в социуме. За тишиной, в которой каждый шорох и звук подобен похоронному, но отнюдь не пасхальному перезвону колокола, скрывается внятно различимое предупреждение обществу, разучившемуся любить ЧЕЛОВЕКА. Ближнего своего.
Хотя Андрей Звягинцев не раз уже говорил, что вовсе не задумывал «Елену» как фильм из разряда социальных. Его в большей степени, как стороннего наблюдателя, художника, волновал процесс распада, трагедии души человека и долгий путь, приводящий его героиню к духовной катастрофе, однако последняя работа режиссера, как ни странно это звучит в данном контексте, действительно является остросоциальной. Удивительно, но эта мечтательно-медленная, изысканно-тонкая, утопающая в тревожной синеве картина, подобно скальпелю патологоанатома вскрывает гнойный нарыв, созревший в социуме. За тишиной, в которой каждый шорох и звук подобен похоронному, но отнюдь не пасхальному перезвону колокола, скрывается внятно различимое предупреждение обществу, разучившемуся любить ЧЕЛОВЕКА. Ближнего своего.
Неважно, в какой среде обитания ты «плаваешь»: в Бирюлево или в районе элитных новостроек Москвы, ты уже давно превратился в животное, замаскированное под мутировавшую к «концу времен» разновидность homo sapiens, все помыслы которого вращаются вокруг бабла. Все вопросы решаемы с помощью денег, все продается и покупается. Даже жизнь близкого человека – ценой жизни другого человека. Которому, по иронии судьбы, выпала «черная» карта супружества…И нелюбовь собственной дочери, вспоминающей об отце лишь тогда, когда речь заходит о деньгах. Рыба гниет с головы…
Как кроткая, тихая, забитая Елена, которую с мужем связывает лишь физически осязаемая пустота отношений, завязанных частично на сексе, частично на патологической боязни одиночества, на глазах превращается в самку, способную разрушить весь мир ради спасения своего потомства? Вопрос повисает в воздухе, но ответ на него очевиден. Елена и была изначально самкой, чье сознание отравлено разрушительной страстью к собственному сыну-алкоголику и его маргинальной, не устающей размножаться семье. Семьей, живущей за чужой счет и не желающей ничего менять в своей пустой, никчемной, по-кроличьи бессмысленной жизни. О, как похожа Елена на нашу родину, заботливо наплодившую иждивенцев. Новых варваров, орды которых способных в любой момент ворваться в ваши жилища! Кстати, первоначально сценарий фильма назывался именно так: «Нашествие варваров»…
Сон разума рождает чудовищ. Елена, совершившая убийство ради страсти, блуждает в верхних слоях сумерек собственного сознания, погружаясь все ниже и ниже во тьму грязных подъездов человеческого общежития, где даже неожиданно вспыхнувший тусклый огонек лампочки пугает сильнее, чем абсолютная темнота. Страдает, мучается, и мы все острее чувствуем физиологичность распада ее души по знаковым вешкам, что рассеяны режиссером по полотну картины. Мертвая лошадь, белеющая у железнодорожной ветки, - последний предвозвестник Апокалипсиса. Он уже наступил, ворвался в нашу жизнь - Елена забывает о душевных муках в кругу своего чудовищного семейства новых варваров, уже готовых убивать без раздумий, без всей этой рефлексионной достоевщины под уютное, пустое мурлыканье телевизора, оттеняющее катастрофу. И, окутанный концентрическими кругами мрачной, тревожащей сердце музыки Филиппа Гласса, ты все более отчетливо понимаешь, насколько беззащитно добро перед всесокрушающим, упивающимся своей безнаказанностью злом.
Преступление совершено, наказание не последует? Финал остается открытым.
Как кроткая, тихая, забитая Елена, которую с мужем связывает лишь физически осязаемая пустота отношений, завязанных частично на сексе, частично на патологической боязни одиночества, на глазах превращается в самку, способную разрушить весь мир ради спасения своего потомства? Вопрос повисает в воздухе, но ответ на него очевиден. Елена и была изначально самкой, чье сознание отравлено разрушительной страстью к собственному сыну-алкоголику и его маргинальной, не устающей размножаться семье. Семьей, живущей за чужой счет и не желающей ничего менять в своей пустой, никчемной, по-кроличьи бессмысленной жизни. О, как похожа Елена на нашу родину, заботливо наплодившую иждивенцев. Новых варваров, орды которых способных в любой момент ворваться в ваши жилища! Кстати, первоначально сценарий фильма назывался именно так: «Нашествие варваров»…
Сон разума рождает чудовищ. Елена, совершившая убийство ради страсти, блуждает в верхних слоях сумерек собственного сознания, погружаясь все ниже и ниже во тьму грязных подъездов человеческого общежития, где даже неожиданно вспыхнувший тусклый огонек лампочки пугает сильнее, чем абсолютная темнота. Страдает, мучается, и мы все острее чувствуем физиологичность распада ее души по знаковым вешкам, что рассеяны режиссером по полотну картины. Мертвая лошадь, белеющая у железнодорожной ветки, - последний предвозвестник Апокалипсиса. Он уже наступил, ворвался в нашу жизнь - Елена забывает о душевных муках в кругу своего чудовищного семейства новых варваров, уже готовых убивать без раздумий, без всей этой рефлексионной достоевщины под уютное, пустое мурлыканье телевизора, оттеняющее катастрофу. И, окутанный концентрическими кругами мрачной, тревожащей сердце музыки Филиппа Гласса, ты все более отчетливо понимаешь, насколько беззащитно добро перед всесокрушающим, упивающимся своей безнаказанностью злом.
Преступление совершено, наказание не последует? Финал остается открытым.
Читайте нас в Телеграм
Читайте нас в Дзен
